Пленная воля - [14]

Лжет на каждый их вопрос.

И, гордясь неверной справкой,

Точно мстит за чье-то зло,

Пожелтевшею булавкой

Бередит во рту дупло.

Кучу писем спутав гневно,

Не отдаст жильцам газет,

Фельетонов ежедневно

Не прочтя от «А» до «Зет».

А потом пред печкой жаркой,

Не жалея бранных слов,

С судомойкой иль кухаркой

Льет помои на жильцов.

Злоязычней и лукавей

Нет породы под луной…

Эй, хозяин, — canem cave

Напиши над конурой.

Куртизанка

На щеках лежат румяна,

И помада на губах.

Бровь черна. И нет изъяна

В размалеванных чертах.

Нос под белою полоской

Стал и правилен и прям,

И работал над прической

Сам Гюстав «coiffeur pour dames».

Платье куплено у Ворта,

Шляпа — у Эстер Мейер;

От Грюнвальдта мех; от черта

Шик осанки и манер.

Разодета иль раздета —

Обнажить ее легко;

В гости едет без корсета,

Через пляж идет в трико.

И с небрежностью лукавой

Увлекает за собой

Всех, кто вмиг отмечен славой

И вознесся над толпой.

Будь то смелый авиатор,

Принц, актер иль журналист,

Врач, поэт или диктатор,

Милльярдер иль куплетист.

Всем дарит свои улыбки,

Блеск искусственный очей,

Искушенье тальи гибкой,

Живость пряную речей.

Безрасчетно расточает

Жизнь и страсть по мелочам;

Но в чужих карманах знает

Точный счет чужим деньгам.

И умеет злой и четкий

Дать зазнавшимся ответ…

Герцогини иль кокотки

Набросал я здесь портрет?

Качели

Колеблюсь я зыбко

туда и сюда;

Былая улыбка

давно мне чужда;

И плавным размахом

охвачен, как сном,

Взлетаю над прахом

иль к бездне влеком.

Мой взлет не к тебе ли?

паденье ль к тебе?

Иль вечно качели

покорны судьбе?

Иль путь мой утерян,

как в ночь и в грозу?

Иль мне лишь он верен

вверху и внизу,

Где в звездах иль в камне

две грани твои

И дважды близка мне

загадка любви?

Падучие звезды

На истерзанной постели

Ты уснула близ меня;

Есть предел, но нет нам цели:

Мы горели и сгорели

В предрассветных безднах дня.

Жадно жаждали друг друга,

Жизнь объяв одним огнем:

Зной иль холод, дождь иль вьюга, —

Но из пламенного круга

Мы живыми не уйдем.

Так, блеснув улыбкой томной

Сквозь надземные сады,

Безнадежны и бездомны,

Угасают в бездне темной

Две падучие звезды.

Внушение

Под строгой роскошью вечернего наряда,

Под белой свежестью незримого белья,

Напрасно ты таишь от ищущего взгляда,

Что видел иль не видел я.

Среди гостей изысканных без толку,

Пока шоферы мерзнут на дворе,

Я предаюся втихомолку

Нас опьяняющей игре.

Сквозь мягкий шелк, сквозь бархат гладкий,

Под кружев пенистой волной,

Ты вся теперь от лба до пятки

Обнажена передо мной,

И, взгляд мой пристальный встречая

В тени полузакрытых вежд,

Своих не чувствуешь одежд,

И робко ждешь меня, нагая.

Я не сажусь с тобою рядом

И не коснусь твоей руки,

Но издали ласкаю взглядом

Волос живые завитки;

Вдоль стройных ног рукою смелой

К тебе прокладываю путь;

А под сорочкой снежно-белой

Целую трепетную грудь.

Внушенью властному покорна,

Под лаской дальних уст — она,

Как громкий вопль из бездны черной,

Безвольно ввысь устремлена.

Безмолвно я вонзаю взоры

В уста, раскрытые для слов…

А руки, руки, точно воры,

Уже дошли до тайников…

Нет двух путей к земному раю;

И чтоб вкусить его плодов,

Я жалом острым проникаю

К устам раскрытым — не для слов.

А ты, колени размыкая,

В моих глазах свой видя пол,

Сидишь вдали, совсем чужая…

И, громко вскрикнув, чашку чая

Роняешь — вдруг — на пол.

Загадка

Ты ждешь меня, раскинув руки,

Белея в зыбкой полумгле,

И кудри, легкие, как звуки,

Волною вьются на челе;

То уплотняясь, то редея,

Тебя окутывает мгла:

Нога змеится, точно шея,

Тонка, упруга и кругла;

Изгиб руки — изгиб колена;

На потемневшей простыне,

Колеблясь, как морская пена,

Ты зрима и незрима мне.

Я пальцы длинные целую,

Быть может, рук, быть может, ног…

Никто загадку их немую

Мне разгадать бы не помог…

И в темных чарах смутной мари

Кружась, как листья на воде,

Округлость двух я полушарий

Ласкаю — и не знаю: где?

Кругом обманны стали дали,

Обманны тени в терему:

К каким губам твои припали

Мои уста — я не пойму…

И вот, смирилась ты без гнева,

И отдалась, лелея боль…

Но отдалась ли королевой?

Иль так отдался бы король?..

Царица

Когда походкою небрежной,

Среди рабов, склоненных в прах,

Проходишь ты, моя царица,

Легка земле, как ветке птица,

Нежней фиалки нежной,

Пышнее роз в твоих садах,

И мы, очей поднять не смея,

Дрожим, оковами звеня, —

Не все ль равно, что пред народом

Вельможа гордый мимоходом

К земной коре, как змея,

Пятою пригвоздит меня?

Не все ль равно, что смех победней

Над тем, кто скован и кто слаб,

И шутка звонче в свите пышной?

Всех незаметней, всех неслышней,

Среди рабов — последний

И самый я ничтожный раб.

Не взглянешь ты, презрев забаву,

Туда, где я в пыли простерт,

Не дрогнут длинные ресницы:

Но разве гордостью царицы

Не я один по праву

Господства царственного горд?

Ты помнишь ночь, томимую грозою,

Раскаты грома в темных небесах

И быстрый блеск зарниц над бездной дальней?

Потух ночник в просторе вдовьей спальни,

И был один с тобою

Немой, и властный, и незримый страх.

Он был один. Потом нас стало двое.

Звенящий плач оков был мощно заглушен

Раскатами грозы и ревом бури дикой.

Ты встретила меня без жеста и без крика,

И лишь в глазах — живое

Отчаянье тревожилось: кто он?

И был ответ мгновеннее вопроса:

Я силой покорил враждебную мне плоть,

И вопля возмущения иль боли

Никто не услыхал и не услышит боле.