Пленительные объятия - [71]

Восхитительно-белая кожа Камиллы как будто светилась в сумеречной мгле комнаты. Медленно, не спеша, назло своему желанию, которое все труднее ему было сдерживать, Синклер коснулся кончиками пальцев этого великолепного тела. Юбка неожиданно задралась, и он чуть не задохнулся от восторга при виде безупречно изваянных, сливочно-белых бедер.

Тайлер крепко прижался к Камилле, и она сразу же поняла, какой силы страсть смогла пробудить в нем. Синклер ощутил жар, исходящий от Камиллы. Он чувствовал, что никогда не смог бы насытиться ласками своей возлюбленной. Свежесть ее кожи, необыкновенная податливость тела, обжигающее дыхание, неуловимый и в то же время безошибочно узнаваемый запах — все, казалось, было создано лишь для того, чтобы соблазнить его, разжечь в нем страсть и навсегда подавить желание иметь какую-либо другую женщину! И когда Камилла наконец слилась с ним в одно целое, он испытал такое чувство, будто ступил на давно знакомую, горячо любимую и никому более не ведомую тропу. Тропа эта вела в поистине райский сад… Темно-карие глаза Синклера восторженно вспыхнули, когда он вошел в нее, а она негромко застонала от наслаждения. Он нашептывал Камилле на ухо ласковые слова, говорил, что любит ее и что никогда и никому не отдаст.

В один и тот же миг они оба взлетели на головокружительную высоту, охваченные той самой любовью, что, как сказал поэт, «движет солнце и светила»…

* * *

Дождь все еще барабанил в окна, когда Камилла поднялась с кушетки и принялась торопливо одеваться. Вновь послышались раскаты грома. Но девушка не испугалась. Нежась в объятиях Тайлера, она не вспомнила бы о разбушевавшейся стихии, даже если бы молнии испепелили весь Лондон. Ей также не было страшно отправляться в грозу домой, однако торопиться не имело смысла. Вот если бы она, как обещала, могла заплатить в срок кухарке и тут же выдать ей денег на покупку провизии, то, конечно, следовало бы уехать отсюда немедленно, а с этими жалкими пятнадцатью фунтами… Впрочем, Камилла уже начинала чувствовать острый голод: желудок явно готовился поднять бунт, возмущенный тем, что с самого утра так ничего и не прибавилось к ломтику хлеба с вареньем и тощей фазаньей ножке.

— Ты уверена, Камилла, что должна ехать прямо сейчас? — спросил Тайлер. — Ты ведь, кажется, не любишь грозы?

— Но еще больше я не люблю сидеть голодной, так что уж лучше мне отправиться домой. Может, где-нибудь перекушу по дороге. Кстати, прости, милый, но я не помню, поблагодарила ли тебя за те деньги, что ты мне одолжил?

— Более чем щедро! — довольно двусмысленно ответил Тайлер. — Ты совсем еще ребенок, моя дорогая. Ты еще не научилась получать, не давая ничего взамен. Так или иначе, но тебе всегда приходится платить, разве я не прав?

— Хотелось бы думать, — выпалила Камилла, поняв намек, — что наша встреча стоит дороже пятнадцати фунтов.

— Ну, деточка, — решил солгать Тайлер, чтобы сделать больно своей подруге, — я мог бы ничуть не хуже развлечься и на Роттен-Роу, причем всего за несколько шиллингов.

— Так, значит, туда тебе и следовало отправляться, а на сдачу как раз прихватил бы сифилис! Интересно, как тебе это понравится, если я шепну на ушко баронессе, что ее сын частенько наведывается в публичные дома, да еще на самых грязных окраинах города?

— Я бы на твоем месте этого не делал, — улыбнулся Тайлер.

— Тогда, может, мне следует послать все к черту и рассказать твоим драгоценным родителям, что мы с тобой уже третий год как тайно обвенчаны и что ты просто дожидаешься их кончины, после которой немедленно назовешь меня своей супругой!

— Ты что, хочешь, чтобы они лишили меня наследства? Не надо меня пугать. Странно только, что когда я сам хотел им во всем признаться, ты и твой папаша меня всячески от этого отговаривали. «Не делай глупостей! Не делай глупостей!» — без конца твердил сэр Лэнгдом, и я в самом деле думал, что он заботится о моем благополучии. Однако теперь нам с тобой известно, что это не так. Если б родители лишили меня наследства, то и твой дражайший папенька тоже теперь ковырялся бы в навозных кучах. Нет, он не о моем благополучии пекся, а о своем собственном. Он знал, что барон и баронесса, выдай он меня, запросто с ним расстались бы. Между тем в светских кругах с ним до сих пор обращаются как с равным лишь благодаря поддержке моего отца, в том числе и денежной. Не будь этого, лондонский свет чурался бы Стефана, словно прокаженного… Впрочем, хотелось бы знать, как далеко простирается твоя преданность папеньке. Через два года мне исполнится двадцать пять, и тогда я уже буду законно претендовать на твои руку и сердце. Неважно, женится на тебе Риган или нет, но я объявлю о своих правах на тебя, Камилла! Но ты, кажется, мне не веришь?

— Ты не посмеешь! Ты и дальше станешь делать вид, будто между нами ничего нет. Мой отец постарается, чтобы все бумаги были уничтожены. Ты ничего не сумеешь доказать.

— О, еще как сумею! Ты забыла, что свидетельство о браке находится у меня на руках. Там помимо наших с тобой подписей имеется также и подпись твоего отца, давшего согласие на брак. Что касается мнения света, то, как ты знаешь, мне на него наплевать. Гораздо больше меня заботит родительское мнение. А небольшой скандал будет даже полезен. Пострадаете только ты и твой отец. Когда-то я умолял тебя не затевать весь этот фарс с венчанием, но ты настояла на нем. Пойти против отцовской воли тебе, однако, не хватает решимости. Так что придется расплачиваться за все это постоянным ожиданием момента, когда я нанесу решительный удар.