Плененные любовью - [44]

Мало утешения приносило и то, что со времени ее первой брачной ночи с Чингу у нее ни разу не случилось женских недомоганий. «Не может быть, чтобы я забеременела, — упрямо повторяла она в пустоту, — просто не может быть, и все. Слишком уж скоро!»

Она и не заметила, как Чингу настороженно замер у входа, глядя на ее мокрое от слез лицо. Запоздало отвернувшись, чтобы спрятать непрошеные слезы, она как можно ниже наклонилась над шитьем. Расстроенный ее плохим настроением, взявшимся неизвестно откуда, Чингу довольно грубо спросил:

— Почему ты плачешь?

— Я себя плохо чувствую, — ответила Аманда, не смея сказать всю правду.

На суровом лице юного воина засветилась ласковая улыбка. Он порывисто наклонился, чтобы обнять Аманду, и шепнул в розовое ушко:

— Бедная моя!

А затем поднял жену на руки и стремительно отнес ее на постель.

В этот раз Чингу, и прежде проявлявший в минуты близости неизменные чуткость и нежность, превзошел самого себя, стараясь поскорее загладить обиду, порожденную необдуманной грубостью и беспомощным гневом на неведомую причину ее плохого настроения. Его негромкие слова любви и ласки развеяли ее тоску. Онемевшие чувства постепенно оживали, исчезли оковы страха, и вот между молодыми любовниками проскочила знакомая искра страсти, мгновенно разгоревшаяся в жаркое пламя, после чего они долго лежали, задыхаясь, тесно прижавшись друг к другу, впервые за много недель наслаждаясь полным покоем.

Сердце Чингу, как всегда, переполнилось гордостью и счастьем, стоило ему взглянуть на прекрасные черты женщины, которую судьба послала ему в жены и которая наконец-то избавилась от глупых терзаний и затихла у него в объятиях.

— Аманда, почему ты не говоришь мне о ребенке, которого носишь под сердцем? — мягко поинтересовался он.

— Так ты… ты знаешь? — ахнула она, не поверив своим ушам. Синие глаза широко распахнулись от удивления.

— Я знаю, что у тебя не было месячных с нашей первой ночи и до сих пор, — ответил он и опустил ладонь на едва заметно округлившийся живот. — А теперь я уже могу видеть, как растет в тебе мой ребенок.

Чингу не спеша наклонился, ласково поцеловал молочно-белую кожу и легонько прижался к ней щекой, не переставая гладить Аманду.

— Ты не чувствуешь себя счастливой оттого, что носишь моего ребенка?

Последовала неловкая тишина, и Чингу, мгновенно насторожившись, заглянул ей в лицо и снова спросил:

— Ты не чувствуешь себя счастливой оттого, что носишь моего ребенка?

Аманда бессильно зажмурилась, но непрошеные слезы все же показались из-под ресниц.

— Я и сама не знаю, Чингу, ничего не знаю. Я так боюсь… — Она порывисто приникла к нему и долго плакала, содрогаясь всем телом, пока слезы не иссякли.

— Ах, Аманда, как бы мне хотелось поделиться с тобой той радостью, что переполняет мое сердце при мысли о проросшем в тебе семени. — Глухо звучавший в сумерках голос молодого индейца заметно дрожал от избытка чувств. — По-моему, для человека не может быть высшей награды от Великого Манито, чем ребенок, зачатый в час великой любви. И больше всего я бы хотел поделиться с тобой своей радостью, Аманда, — повторил он и крепко прижал ее к себе, — потому что она переполняет мое сердце.

Задетая за живое столь очевидным счастьем, которое испытывал Чингу, Аманда не в силах была и дальше молчать о том, что терзало ее душу.

— Чингу, разве я смогу быть хорошей матерью твоему ребенку? Я же едва знакома с вашими обычаями. Абнаки были настолько добры, что приняли меня в свое племя, но сердцем я по-прежнему принадлежу белым. Как я смогу научить ребенка верить в то, во что вряд ли верю сама? Я готова молиться сколько угодно, но вряд ли Господь услышит эти молитвы и ниспошлет свое покровительство для того, чтобы я смогла привить ребенку чуждую для меня веру. — Тут она снова разрыдалась и закончила: — Ах, Чингу, мне кажется, что я скоро вообще разучусь молиться!

Чингу ужасно страдал при виде того, как мучается самое дорогое ему существо. Он долго молчал, глядя на Аманду с сочувствием и болью, а потом задумчиво промолвил:

— Аманда, разве ты не говорила, что подобно мне молишься Всеведущему, Всевластному Творцу, который правит нашим миром? — Дождавшись ее короткого кивка, он продолжил: — Но если Он действительно так всеведущ, неужели Ему неизвестно то, как ты живешь в этой деревне?

Аманда снова кивнула, на сей раз не отрывая глаз от его красивого, сосредоточенного лица.

— А ты не думаешь, что Он проявил свое благоволение к нашей любви именно тогда, когда позволил прорасти моему семени у тебя в утробе?

Ласковое колдовство его речей не могло не потеснить сковавшую ее сердце тяжесть, и вот уже милые розовые губы растянулись в неуверенной улыбке и шепнули:

— Да, Чингу.

— Вот видишь. Так давай же помолимся вместе нашему единому Богу словами той молитвы, которой скоро будем учить нашего сына!

Чингу помог ей встать на колени рядом с собой и терпеливо дожидался, пока она наберется духу и слабо, нерешительно начнет:

Отче наш, иже си на небеси,

Да святится имя Твое,

Да пребудет царствие Твое.

И так, строка за строкой, прозвучала в тишине вигвама простая, искренняя молитва, которую слово в слово Чингу повторял за женой на своем родном языке.