Плен - [5]

Зоя, закрыв дверь на задвижку, чтобы внезапно вернувшаяся мама не смогла войти, вынула из-под ковра крошечный ключик, влезла в отцовский сейф и, отодвинув в сторону толстую пачку денег, достала видеокассету. Перемотав немного, Зоя остановила и показала то, что им еще нельзя было смотреть.

Мужчина и женщина, страстно целуясь, быстро раздевали друг друга. Женщина оказалась в кружевных алых трусиках, это было очень красиво, и Нина захотела такие же трусики, хотя они, наверное, стоили очень дорого. Мужчина, однако, даже не посмотрел на трусики, он усадил женщину на камин и вынул член. Член у него был тоже торчащий вперед, как у дворника. А потом они стали делать детей. Нина и не думала, что делать детей на самом деле так приятно – мужчине и женщине, судя по фильму, было очень хорошо. Потом женщине стало больно, наверное, ребенок сделался, и она начала стонать, но мужчина не остановился – видимо, нужно было доделать до конца. На Нину почему-то накатила волна смущения и странной радости, будто она узнала что-то секретное. Это было немножко похоже на то, как щекоталось внутри, когда они с Ваней соприкасались волосками на коже.

– Теперь мы увидели, как детей делают… – прошептала Зоя.

Нина кивнула, теперь все стало ясно.

– Слушай, а у дворника тоже так было…

– Он детей делать с тобой хотел? – ужаснулась Зоя.

– Я же маленькая… – растерялась Нина. – Может, он не знает, сколько мне лет?

– Ага, он даже как тебя зовут, не знает, а уже детей. Дурак какой-то, – согласилась Зоя.

До вечера они сидели притихшие, пересматривали кассету, прятали и доставали ее снова.

– Только никому не говори, – попросила Зоя. – Папа не разрешает к нему в сейф лазить.

Нина кивнула. Ее, конечно, тоже отругали бы, если бы узнали, что она посмотрела запретное. Это же не для нее фильм, а для тех взрослых, у которых умерли родители, и им никто не рассказал, как получаются дети. А в книжке, по которой ей объясняла Катька, было нарисовано непонятно.

Нина тогда долго не могла успокоиться. Ей казалось, что она узнала что-то очень важное обо всех людях, у которых были дети. Она изо всех сил старалась не думать об этом, но мысли лезли сами собой. Она представляла себе математичку сидящей на камине в алых трусиках, трудовика, надвигающегося на свою жену, пары людей в трамвае. Вот у этой женщины наверняка не такие трусики, а панталончиками – вон швы проступают. И камина у них никакого нет, значит, она со своим мужем делала вот этого мальчика на чем-то другом. Наверное, лежа, как было нарисовано в книжке. И этот мужчина двигался на ней сверху, и целовал ее везде, и она стонала часто. Становилось стыдно, будто эти люди делали ребенка прямо здесь и сейчас, а Нина за ними подглядывает. Но самое стыдное почему-то было смотреть на самого мальчика – потому что вот он стоит в майке с полосками, в ярких китайских кроссовках, смотрит по сторонам и даже не знает, как его делали, и узнает еще очень не скоро. А ведь его раньше не было. Вообще не было. Были только его родители, а потом они его сделали. Это было совсем странно и непонятно – как из ничего, из пустоты вдруг появляется целый живой человек. Пусть маленький пока, но он же вырастет и тоже будет делать детей. И они будут делать. И сам этот мальчик умрет, и родители его умрут, и дети потом умрут тоже. И Нина умрет, и ее мама, и Катька, и ее дети, которых она тоже сделает. И так становилось всех жалко, что хотелось обнять всех сразу и заплакать. Но это было как-то неприлично, и Нина терпела.

А потом приходили совсем стыдные мысли о том, как мама и ее отец делали сначала Катьку, а потом Нину. Отца Нина не помнила, и в мыслях мама делала их с сестрой с каким-то туманным пятном, которое потом куда-то девалось. И было неясно, почему пятно ушло от них. Видимо, потому, что самое главное в жизни – сделать детей, и оно хотело делать детей еще и с другими мамами, чтобы успеть наделать побольше. Но почему тогда остальные продолжают жить со своими женами и детьми, гуляют с ними в парках, едят мороженое, катаются на каруселях, ходят на родительские собрания? И если они с Катькой – дети пятна, то, значит, они какие-то неправильные? Нехорошие? И мама, которая делала детей с пятном, тоже уже не такая хорошая, как жена трудовика или математичка, но это же не так. Мама лучше жены трудовика и уж точно лучше математички.

– Мам, а зачем мы живем? – спросила Нина у мамы.

Мама пришла усталая и мыла фасоль. Фасоль звонко гремела о стенки кастрюли.

– Как зачем?

– Ну зачем люди живут? Они же потом все равно умирают.

Мама стала отвечать про Бога, про то, что надо быть хорошим человеком, а Нина слушала ее и с ужасом понимала, что мама не врет ей, не пытается успокоить, она просто сама не знает. Она даже не смотрит на Нину и спотыкается после каждого предложения. Но почему-то не может признаться, что не знает. Наверное, знает Катька, но сейчас Катьке было явно не до нее.

Нина не понимала, что происходит с сестрой. С одной стороны, она вроде бы влюбилась и щебетала веселее, чем обычно, наряжалась перед вечерними прогулками, на которые совсем перестала брать Нину. Но с другой стороны, все это ее веселье казалось напускным и ненастоящим, будто на самом деле что-то ее тревожило, но она старалась не признаваться в этом даже самой себе.