Племянник гипнотизера - [7]

– Кто?

– Доцент Свирько… по «Механизации животноводческих ферм»… Я бы хотел в присутствии комиссии… Я всегда учился только на «отлично»… Я сам вырос в селе и люблю механизацию ферм. – Музей и сам не знал, зачем сказал последнюю фразу.

Ректор снял трубку, нажал белый клавиш.

– Соедините с доцентом Свирько.

Минута прошла в молчании. Ректор подписывал какие-то бумаги.

– По-моему, он меня в чем-то подозревает…

Запрыгал огонек.

– Да… Вы один принимаете экзамен? Я же вас просил, Дмитрий Дмитриевич… И был приказ. Разве трудно взять преподавателя с кафедры? Это всегда приводит к жалобам. Кто, кто… За эту неделю в институте уже третий случай. Ваша фамилия?

– Музей.

– Музей… Возьмите преподавателя… Это меня не касается… Любит, не любит девушек… На то он и молодой, чтобы любить… Лишь бы знал предмет… Так вот… да… послушайте, что я вам говорю… Возьмите преподавателя с кафедры… ну лаборанта… пожалуйста… и примите у него третий раз. Да. Вот так.

Ректор положил трубку.

– У вас все?

– Все, – пробормотал Петр. – Спасибо. До свиданья.

– До свиданья. И не увлекайтесь девушками в экзаменационный период.

– Вот гад, – бормотал Петр, идя домой, – наклепал… девушками увлекаюсь… Какой негодяй… на все идет… Теперь он меня съест с потрохами. Напрасно я, наверно, пошел к ректору…

По дороге в общежитие Петр остыл и окончательно пал духом. Безусловно, визит к ректору был ошибкой. Если раньше еще как-то можно было доказать, что он не любовник, то теперь Свирько будет мстить с удвоенной энергией. Возьмет на экзамен своего человека, придерется к чепухе, поставит третий раз «неуд», и тогда уж ничем не докажешь. Плакала стипендия… да и вообще…

От горьких мыслей у Петра на душе стало так скверно, как никогда еще не было в жизни.

II

Рано утром в одной из комнат общежития раздалось рычание. Дверь распахнулась, и на пороге возникло странное существо. Это существо нельзя было назвать человеком, даже очень диким человеком. Скорее всего это была горилла, притом с недобрыми намерениями, так как в руках она держала опасную бритву.

Худой первокурсник, «салага», бежавший из кухни с дымящейся кастрюлей, налетел на волосатое чудовище, глянул и оцепенел, словно кролик, наткнувшийся на удава. Горилла издала рык, схватила лапой свою жертву за шиворот и встряхнула ее. Затем она понюхала кастрюлю. Запах, видно, понравился обезьяне, так как она довольно заурчала, вырвала посуду из рук первокурсника и быстро расправилась с ее содержимым.

Это спасло жизнь первокурснику. Насытившись, горилла с отвращением оттолкнула тощего «салагу» и пошла, косолапя, по направлению к умывальнику, время от времени издавая рык. Обезьяна все же была не совсем дикой. На левой верхней конечности у нее виднелись часы, а бедра обматывало полотенце. Увидев на полу пачку из-под папирос «Байкал», горилла подняла ее, заглянула вовнутрь и отбросила, тем самым показав свое знакомство с этой приметой цивилизации. Скорее всего, горилла сбежала из цирка.

Появление ученой обезьяны в умывальнике произвело переполох. Все, кто там находился, побросали мыло, зубные щетки и стали пялить глаза на невиданное существо.

– Чего рты раззявили? – вдруг человеческим голосом сказала горилла и направилась к зеркалу. Взяв чей-то помазок, она стала не спеша намыливать свою рыжую щетину.

Общежитие облетела новость: Сашка Скиф встал из зимне-весенней спячки. В дверях умывальника создалась давка. Вытянув шеи, все смотрели, как «горилла» брила четырехмесячную щетину.

В сельскохозяйственном институте имя студента Александра Скифина пользовалось известностью не меньшей, чем, например, имя заслуженного чабана Чижа или коменданта общежития тети Дуси. Ибо Сашка обладал двумя удивительными качествами: мог спать двадцать четыре часа в сутки в течение нескольких месяцев и умел списывать у любого без исключения преподавателя.

– Скифин, – время от времени говорят ему ректорат, деканат и общественные организации. – Ты лодырь. Мы тебя вынуждены исключить.

– Я не лодырь, – отвечает Сашка Скиф, – я феномен. Вы изучать меня должны, а не исключать. На мне кандидатскую диссертацию можно защитить!

– Ты дурочку не валяй, – горячатся ректорат, деканат и общественные организации. – Вот завалишь сессию – сразу исключим.

– Если завалю, то конечно, – соглашается «феномен», – только я не завалю.

Как известно, философствование в ректорате, деканате и общественных организациях ничем хорошим не кончается. Скифу выносили выговор, фотографировали его для стенной газеты, и «феномен» опять отправлялся в лежку.

Когда до конца семестра оставалось недели две, Сашка Скиф поднимался из своей берлоги, сбривал щетину и развивал бурную деятельность. Он носился по аудиториям, фотографировал чертежи, копировал, подделывал и всегда укладывался в сроки.

Жил Скиф в комнате, которая всему корпусу была известна как «конструкторское бюро». Здесь на копировальном станке всегда можно было «содрать» чертеж, склеить шпаргалку или получить консультацию по любому вопросу, относящемуся к списыванию.

Кроме Сашки в «конструкторском бюро» жил еще один скиф – Мотиков. Мотиков имел флегматичную внешность и обладал иммунитетом против насмешек. Но иногда от чего-нибудь он начинал медленно, как плохо разгорающаяся печка, свирепеть и тогда делался страшен. В институте Мотиков держался на «гире». У него было первое место в области по подъему тяжестей. Целый семестр он или тренировался или разъезжал по соревнованиям. Списывать Мотиков не умел и обычно попадался. Получив «неуд», он шел на кафедру физвоспитания и заявлял, что бросает институт. Заведующий кафедрой, мужчина лысый и решительный, бежал в деканат. Там он, размахивая руками, кричал, что в институте душат спорт и что давно пора написать куда следует. Мотикову ставили тройку.