Плечо с плечом - [3]

У беспомощных и беспечных

Неизменно все мимо рук:

На охоте — одни осечки,

В огороде — сплошной лопух;

Сеть рыбачья — узлы и дыры,

Паутина в углу, как сеть,

И удел бесприютно-сирый,

Словно по миру гонит плеть.

«Дул с моря ветер. Пальмы шелестели…»

Дул с моря ветер. Пальмы шелестели

И гул стоял в разбуженном саду.

И, надрываясь, петухи пропели,

Что близок полдень, — полдень наш в аду.

И ты пришел, и ревностью, и мукой

Тот летний день, как ядом напоил.

Жег поцелуй заломленные руки

И долгий взгляд искал и холодил.

И тяжба длилась. И, непоправимо

Разъединяя, падали слова…

Стих ветер. Ураган промчался мимо, —

Лишь сломанная ветка и трава

Измятая о нем еще твердили,

Да мы с тобой, в молчаньи ледяном,

Навек чужие, нашу пытку длили

Сверкающим уже смиренным днем.

«Мы — две реки, текущих врозь…»

Мы — две реки, текущих врозь

К морям безбрежным и различным.

Но и сквозь боль, и злобу сквозь,

Усмешкой скрытою приличной,

Вдруг проступает иногда,

В минуту гибельного спора,

Тоска по вольному простору

Твоей земли. И вот тогда

Внезапно я воображаю

Мне незнакомые поля

И сельский дом, и дома с краю

Тоскующие тополя, —

Мир невозможный и чудесный,

Твою питающий мечту,

Иную, лучшую, не ту,

С которой я сквозь жизнь пройду

В обличьи странницы безвестной.

«Любви непринятая лепта…»

Любви непринятая лепта

В руке осталась навсегда.

Лишь дружбы узенькая лента

Связала горькие года.

Бок о бок, рядом, близко, розно,

Ни разу настежь, напролом!

И даже ждать награды поздней

Нельзя за дальним, за углом.

Все, что другому было б мало,

Тебе хватило до конца.

Ведь ты и так, — сквозь покрывало,

Знал наизусть черты лица.

«На многое легла епитрахиль заката…»

На многое легла епитрахиль заката

Парчою выцветшей, забвением богатой, —

А ты б еще хотел напомнить о себе:

Письмом прижившимся в шкатулке и судьбе,

Стихами старыми, где в сочетаньи слов,

Сквозь лабиринты лет, день первой встречи нов…

Но ведь душа ушла от обнищавших мест

И птицу не вернуть на сломанный насест;

Из рук охотника ей не принять зерна:

За дымкой выстрела пшеница не видна.

«Душно. Поют петухи…»

Душно. Поют петухи.

Туча ползет грозовая.

Персти кипариса круги

Чертит, предостерегая.

Минуло время забав, —

Молний над нами сверканье.

Струны дождя оборвав,

Ветер рванулся с рыданьем.

Ласточка жмется к гнезду,

Словно оно уцелеет.

К Страшному зрея Суду,

Кладбище тускло белеет.

«Еще есть облака и птицы…»

Еще есть облака и птицы

На небе, звери — на земле,

И детские простые лица,

Неискушенные во зле.

Печатью чудною отмечен

Лишь тот, кто в самый черный год.

Грядущей гибели навстречу

О вечном торжестве поет.

Кто суетою злободневной

Истоки вод не замутил

И день блаженный и безгневный

За сотни лет предвосхитил.

Он не увидит, угасая,

Ночных пожаров городов.

Струя дождя, струя косая,

Безлюдье сельское садов

Глазам тускнеющим предстанут.

И лишь осенние цветы

Запекшейся коснутся раны,

Как он, смиренны и просты.

«Колеблет сад живое пламя маков…»

Колеблет сад живое пламя маков

И чья-то первая приблизилась весна.

Мир полон снов, и шепотов, и знаков,

Тугим кольцом душа окружена.

Она не спит, но явь проходит мимо.

Ей царства новые открыты и, вчера

Еще ничья, сейчас неудержимо

Она летит в объятия костра.

«Не требуя, такие только просят…»

Не требуя, такие только просят

И, если им отказано, — молчат.

Их тело легкое земля любовно носит,

Как бабушка болезненных внучат.

И смерть их бережно срезает, а не косит,

И только с ними нищий мир богат.

«Чтоб говорить об этом, нужны годы…»

Чтоб говорить об этом, нужны годы

Молчания и подвига, борьбы

С самим собой, затвора и ухода, —

А ты во власти собственной судьбы!

Не ты ведешь, тебя несет стихия,

Тобой играет каждый ветерок.

Что лепеты раскаянья глухие?

Как твой порыв непрочен, неглубок!

Ничтожный окрик… и ответишь гневом,

И не подставишь никогда ланит…

Нет, не таким разносемянным севам

Стать жатвою, что голод утолит!

«Какая странная игра…»

Какая странная игра:

— Кто выдумал игру? —

Обиды шевелить с утра,

Пополдни, ввечеру.

Свои сокровища считать

Скупец не станет так.

Трястись, как над ребенком мать,

Над коркою — бедняк.

Приумножать, года нести

Тот ядовитый груз…

А где-то слово есть «прости»,

Как разрешенье уз.

«Под мелким, медленным дождем…»

Под мелким, медленным дождем,

Продрогнув, очередь стояла

За хлебом. Ночь сменилась днем, —

Толпа росла и не роптала.

О вы, покорные стада

Злым пастырям в овечьей шкуре!

Вы будете молчать, когда

Разрушат ваши города

И, беззащитные, под бурей

Рассеетесь в свой черный час,

Себе пристанища не зная…

Того ли Он хотел для вас,

От крестной муки изнывая!

«И снова в Рим стекутся пилигримы…»

И снова в Рим стекутся пилигримы

К подножию и Павла, и Петра,

И ты придешь туда пешком, с другими,

В последние земные вечера.

В развалинах лежащий вечный город

Прекрасен будет в гибели своей.

Не устрашат ни палачи, ни голод

Из катакомб нахлынувших гостей.

Все потерявшим, все нашедшим людям

Одно виденье очи ослепит.

Не будет храмов… Пастырей не будет…

Но Он придет и стадо укрепит.

«Года с тобой живем на бивуаке…»

Года с тобой живем на бивуаке

Кочевниками у немилых рек.

Барачных стен и голода, и мрака

Нам не избыть — на наш их хватит век.

Да, тяжела ты милостыня! Сухи

Отверженных и гибнущих глаза.

Не жди, что друг к тебе протянет руки,

Что скатится целебная слеза.