Плавучий мост. Журнал поэзии. №3/2016 - [37]

Андрей Тавров, поэт, гл. редактор журнала «Гвидеон»

* * *

Ко мне приходили люди с того света,

ходили по коридору, пугали кошек.

Они были очень странно одеты,

люди из прошлого.

Они закрывались в спальне и тихо пели,

когда я входила в комнату – замолкали

и сквозь меня куда-то смотрели.

А кошки лакали

разлившийся по полу свет серебристо-лунный,

который на молоко был похож на вкус.

Ко мне приходили люди, когда умер

мой Иисус.

* * *

Ничего не изменишь – мы такие, какими стали.

Хоть кого-то из нас и задумывали из стали,

а других из бумаги со свойством сгорать до пепла –

кто-то сгинул во тьме, не найдя источника света.

Некто выдумал нас и бросил на самое днище,

и ему всё равно: он не видит нас и не слышит,

как рождаются дети и как умирают дети

от сумы, от чумы – всех смертей не счесть, не приметить.

Только те, кто из стали задуман был по сценарию,

собирают в ладони пепел сгоревших в пламени,

зажигают свечи за тех, кто из тьмы не выбрался,

и живут с ощущением, что всё это просто вымысел,

что они пустота в пустоте, тьма во тьме, у которой нет имени.

В ней слова – это дым, бесполезно просить «спаси меня».

Да никто и не слышит, хоть какими зови голосами:

тот, кто выдумал нас, – мы его придумали сами.

* * *

Мне подарили двадцать четвёртую букву.

Сказали: «Возьми и называй слова,

с которой они начинаются,

и говори их, пока не прогонишь душевную муку,

пока не почувствуешь,

как эта буква в тебе растворяется,

становится частью тебя, сливаясь в единое целое».

Двадцать четыре – число моего дня рождения.

Мне сказали: «Представь,

что букву тебе подарил сам Бог,

если бы мог.

И что бы ты в жизни ни делала,

в моменты падения,

когда тебе кажется, что всё вокруг разбивается,

ты вспомни о двадцать четвёртой букве внутри себя

и повторяй слова,

с которой они начинаются.

Целое.

Ценное.

Цель.

И так далее.

И думай, что эту букву тебе посвятили

Бог и я».

* * *

Когда нас не станет, поверь, – ничего не изменится:

соседи, что снизу, опять разведутся-поженятся;

по радио будут крутить вперемешку со Сплином

то новую Нюшу, то богом забытых Дельфинов;

всё те же трамваи будут ходить по маршрутам,

которыми мы добирались до дома под утро,

но спать не ложились, а молча сидели на кухне

и думали: рухнет без нас чей-то мир? не рухнет?

Ты мне говорил, что за плоскостью этого неба

есть что-то важней и насущней насущного хлеба.

Когда нас не станет – не будет лишь рая и ада:

ни мне, ни тебе в них верить больше не надо.

* * *

Не включай сегодня ни радио, ни телевизор –

помолчим о главном, вслушиваясь в тишину:

вот летит она, обезумевшая, с карниза.

Разобьётся?

Веришь?

Да всё равно никому

не дано увидеть разбросанные останки

и услышать плач да человечий вой.

Мы своё молчание закатаем в банки,

чтобы было чем

себя прокормить зимой.

* * *

Из моего аквариума пропала большая рыба –

бесследно, будто бы растворилась в воздухе.

Ладно, если бы сдохла – плавала бы на поверхности

кверху серебряным брюхом, распластав плавники.

Я видела, такое бывает – в кино.

Но.

Это даже не сон.

Рыба исчезла из аквариума в закрытой комнате,

а вода в нём окрасилась в красноватый цвет.

Ладно, если бы к пропаже был причастен кот.

Ноу меня нет кота.

В чёрные окна барабанит февральский дождь.

Я сижу в темноте,

не желая зажечь искусственный свет.

Рыбы моей больше нет.

И меня

тоже

как будто

нет.

Считалка

Выстройтесь в ряд, кто зовётся друзьями –

Я посчитаю вас на раз-два-три.

Вот девочка Аня с голубыми глазами,

Аня не любит пространство квартир,

И потому мы гуляем по крышам,

Кошек пугаем, летучих мышей.

Аня однажды шагнула чуть выше,

Став в одночасье ничей.

Вот рыжеволосая девочка Настя,

Она ненавидит соседей внизу

И заливает им стены ненастьем –

В ванной закрывшись, пускает слезу.

Мы с Настей всё время играем в больницу:

Она умирает, а я медсестра.

Но Настя однажды решила смириться,

Выпив микстуру сутра.

Вот мальчик курносый по имени Сашка.

Он любит писать ночами стихи.

Раз в год ему больно бывает и страшно,

Он молится: боженька, мне помоги.

Читаем мы с ним запретные книги,

Когда остаёмся в мире одни.

Но Сашка однажды закрылся в квартире

И больше не выходил.

Звучит приглушённо дудук.

Кто станет четвёртым в ряду?

* * *

Мне часто в последнее время снится морская гладь,

Где чайки над кромкой берега учат птенцов летать,

А в небе (посередине) вращается жёлтый шар.

Любуясь им, Руди и Мартин на белом песке лежат.

Они говорят мне: знаешь что, всё это ерунда –

Никто наверху не спросит, бывала ли ты когда

При жизни хоть раз на море (и всё равно, на каком).

Там нет никаких вопросов, на небе совсем не то,

О чём повествуют книги, показывают в кино.

Всё небо – сплошное море с каменным белым дном,

И в нём обитают рыбы с серебряной чешуёй,

С красными плавниками, светящейся головой.

Сбиваются рыбы в стаи – и море меняет цвет.

Внизу, на земле, зовётся это закат, рассвет.

Но самое главное, знаешь (так было за веком век):

Когда умирает рыба – рождается человек.

Жизнь после

1

Смерть очень редко ходит пешком:

она любит ездить в автобусе или на электричке.

А ещё она любит воду и не отражается в глазах.

Смерть оставляет свой отпечаток на теле:

резаной раной на левом запястье,

вытягивая красные нити из вязаного человека,

распуская его петля за петлёй.

У некоторых она оставляет ожог внутри и снаружи,