Плавучий мост. Журнал поэзии. №3/2016 - [33]

в центральной части сказки и зимы.

И спросишь шар.

Но он уже ответил.

Дождь

Размотаю прозрачную пряжу

и наброшу на город её.

Пусть мои отражения пляшут

в тёмных лужах. Пусть кто-то бельё

торопливо снимает с балконов.

…Эта женщина – да, из растяп…

Птицы – в стаи, а школьники – в школы:

прибывает, весь в сене, сентябрь.

…А она – всё про лето, про лето,

кто бы что за неё ни решил….

На асфальте блестящие ленты

подстелю под колёса машин,

и прохожих в грибы под зонтами

превращу: как их шляпки смешны!

…А она ведь умнее не станет.

Я смотрю на неё с вышины.

Я иду. И в отсутствие ветра

наполняю водой, как стакан,

этот город… Она всё про лето,

а вода – по щекам, по щекам…

Трава молчанья

В старом весеннем чане

вновь закипает дождь.

Всходит трава молчанья.

Сеял? Теперь пожнёшь.

Видишь, уже по пояс

вымахала, растёт…

Утренний мегаполис.

Пробки. Проспект. Народ.

Твари хотят по паре

строить житьё-бытьё.

Праздники наступают,

выстроившись свиньёй.

Что там, в ракушке? Жемчуг?

Устрица? Нет, гараж.

Сколько мужчин и женщин

входят в траву и в раж,

письма вскрывают, вены,

только бы разлюбить!

Ищут траву забвенья,

цепкую, словно сныть.

Всё это бесполезно,

сколько ни делай вид:

если ты весь железный,

значит, я вся – магнит.

Прошлое с настоящим

как заглушить травой?

Кто нас с тобой растащит –

общество? Постовой?

Семьи? Тоска тупая?

Зрители во дворе?

Праздники наступают,

выстроившись в каре.

Рот обжигая чаем,

смотришь в окно – там лес:

наша трава молчанья

выросла до небес.

Что нам собесы, ЗАГСы?

Душит сорняк Москву!

Будем с тобой, как зайцы,

молча косить траву.

Полтава

О доблестях, о подвигах, о славе…

А. Блок

«Ура, мы ломим, гнутся шведы!»

А много ль значили победы?

Бросавших под ноги знамёна

Уже не вспомнить поимённо.

Ура, мы ломим, шведы гнутся…

Я не смогу в тот мир вернуться,

Где пониманья хрупкий мостик

Нас вёл с тобой друг к другу в гости.

«Швед, русский колет, рубит, режет».

И ничего уже не брезжит,

И ничего уже не светит

На почерневшем белом свете.

Швед, русский колет, режет, рубит.

Когда тебя совсем не любят,

О новых подвигах и славе

Гадай по пушкинской «Полтаве».

Алфавит

Август позади, забудь о лете:

Было-сплыло, было и прошло.

В школу собираться стали дети.

Господи, как это тяжело!

Дай им твёрдость биться лбом о стены,

Есть гранит науки и молчать,

Ждать, как избавленья, перемены,

Знания насильно получать.

Их на физкультуру водят строем.

Каждый, кто из строя вышел вон,

Лучшей был бы участи достоин –

Маленький, полезший на рожон –

Но его «исправят» в школе быстро:

Он, устав от славы бунтаря,

Превратится просто в «хорошиста»,

Руку поднимать не станет зря.

Скоро ты усвоишь на отлично

Тупость дисциплины и муштры.

«Умные вопросы неприличны» –

Формула успешной детворы.

Хоть твоё прекрасно оперенье,

Цвет на серый срочно поменяй,

Чтоб не злить «общественное мнение» –

Школьные звонки о том звенят.

Щуриться, сутулиться и гнуться –

Это всё обычные дела.

Юность если б вздумала вернуться,

Я бы в школу вовсе не пошла.

7 ноября

Родители меня на демонстрацию

берут с собой. Мне нет ещё шести.

И надо не заплакать постараться,

когда воздушный шарик улетит –

их будут выпускать на Красной площади…

Когда вот только мы туда дойдём?

Знамёна с транспарантами полощутся

ноябрьским ветром, сереньким дождём.

Колонна то пойдёт, то остановится.

Милиция дежурит во дворах.

Друг другу все рассказывают новости,

хоть на работе виделись вчера.

Повсюду слышен смех, и льётся музыка –

как из ведра – и заглушает смех.

Вновь встали… Вновь пошли – проулком узеньким.

А шарик у меня – красивей всех!

А говорили: «Там толпа, там вирусы!»

Но хорошо, что взяли, хорошо.

Твердят коллеги мамины: «Как выросла!»

Коллега папин тоже подошёл.

Во внутреннем кармане спрятал фляжку он,

приладил шланг, завёл за воротник –

вот кто-то, кто замёрз – идти-то тяжко нам –

опять к заветной трубочке приник…

И громко в мегафон кричат: «Товар-рищи!»

И папа молодой. И папа – жив…

Терпи, хоть затекла ладошка в варежке.

Верёвочку от шарика держи!

Радуга

Красный вышел такого накала,

как почти нестерпимый ожог,

как добытые Карлом кораллы,

как на волчьей охоте флажок.

А оранжевый – в тон авантюре.

Мы в оранжевой тонем волне,

не влюбившись, а именно втюрясь,

под табличками «Выхода нет».

Жёлтый цвет – светофорное «ждите».

Не хочу закаляться, как сталь.

Покажи мне, какой ты водитель,

выжимай потихоньку педаль,

чтоб зелёный размазался фоном,

если вместе прорвёмся в простор,

где мы выключим все телефоны,

где бросаются карты на стол,

а друг другу бросаются в руки.

В Голубом не простят нам броска.

Но мы что-то поймём друг о друге

без игральных и контурных карт.

Руки лотосом пахнут? Бензином.

И на улице будет темно,

и рельефные впадины синим

ночь наполнит, как чаши вином.

И сойдут этой радуги блики,

словно пуговки пробы Пирке,

в фиолетовом крике, на пике,

в сумасшедшем пиковом пике.

Про лису

Стали тучны, под тяжестью веса

наклонились к земле небеса…

В глубине полуголого леса

мокрой курицей бродит лиса,

заметая хвостом своим листья,

всё желая убрать поскорей,

этим самым пришествие близя

ей на смену идущих зверей –

я так думаю, белых медведей…

Что она наметёт, угадай:

кто из нас друг от друга уедет,

кто к кому припадёт навсегда?

Не кидайся, лисица, не тявкай,

не тяни ты, зубами беря,

из-под кожаной куртки октябрьской