Плавающая Евразия - [11]

Впрочем, сей незнакомец не был вовсе незнакомым для всех сидящих в зале. Среди них был один фемудянин, директор другого, не менее солидного ИПЗ, всесреднеазиатского масштаба, академик, который узнал незнакомого оратора и даже вспомнил его имя, ибо многие годы во всех своих трудах полемизировал с его пророчествами. Правда, в какой-то момент ему опротивели не только мрачные пророчества оппонента, но и сама его личность, которую он посчитал лишней на этой грешной земле, и нынешний директор ИПЗ, в то время ученый секретарь института, обнародовал в газете «За мирную жизнь» статью, где разоблачал лжепророка, но уже не с научной, а с идеологической стороны, называя его предсказания «вредными и опасными для мирного труда народа, которого надо не предостерегать и пугать, а вселять в него уверенность и силу». Это случилось незадолго до выборов нового состава Академии, где за много лет освободилось место академика по тектонике. Оппонент после этого исчез не только с научного горизонта, но, как казалось фемудянину, и вовсе из бытия священного полнодышащего… И как легко исчез, удивительно просто, одна коротенькая статья перевесила кипу трудов с расчетами и математическими подсчетами, картами и схемами, стоило ее бросить на весы судьбы пророчествующего идеолога.

«Ба! — с досадой подумал академик-фемудянин. — И его, значит, освободили из мест не столь отдаленных, признав невиновным… Мне претит эта государственная мягкотелость. Посадили, так уж держите до конца, сгноите, но не отступайте. Где это слыхано, чтобы держава признавала свою несправедливость по отношению к собственным гражданам? Моя родная Фемудя-ния держалась до конца, не давая ни секундного послабления, — и выдержала столько ударов! А тут что? Врагу официальной науки снова дают трибуну, и он рвет и мечет с еще большим остервенением, как пострадавший… Нет на вас Сталина!»

Академик-фемудянин уже готов был полемизировать, но, увидев снова Давлятова, успокоился было, подумал: «Этого я не знаю, и не мое дело, какой он бред несет. Пусть за эту серую мушку берутся равные ему коротко-крылые мушки, мечтающие пробиться в Академию…»

Но все же в душу его вкралось беспокойство. Напряженная жизнь создала даже из такой закаленной породы людей, к коим относится наш фемудянин, некую новую породу любителей беспокойства, которые часто во вред себе, да и другим, предпочитают возбуждение спокойному и размеренному существованию. Беспокойная жизнь сделалась привычной для академика, и ему тут же захотелось разгадать загадку мелькания на трибуне то Давлятова, то незнакомого знакомца.

Если осужденный по его доносу фемудянский лжепророк действительно явился сейчас пред очами академика, то он может закрутить такую суету! Будет ходить из одного учреждения в другое, писать жалобы, пытаясь опорочить честное имя ученого. Посему он, как человек беспокойный, решил сразу же действовать, чтобы не оказаться застигнутым врасплох… мелькнула даже мысль послать телеграмму своему заместителю в ИПЗ, чтобы тот временно брал бразды правления в свои руки… мол, научные обстоятельства вынуждают академика остаться пока в Шахграде…

И в тот самый момент, когда возвышающийся на трибуне Давлятов снова обратился к притихшему залу с вопросом: «Прошу! Какие будут ко мне вопросы?!» — фемудянский академик сделал непроизвольный жест, словно усомнился, говорит ли Давлятов своим голосом, или за него спросил некто, в свою очередь спрятавшийся в пустоте трибуны.

Жест его был таким выразительным и полным патетики, что излучил электричество, послав его пучок прямо в лицо Давлятову, отчего Давлятов вздрогнул, зажмурился, а когда открыл глаза, увидел, что в первом ряду, где только что развалился академик-фемудянин, сидит на его месте не кто иной, как сам Шаршаров, точь-в-точь повторив выразительный жест академика…

— Неужто сам месье Шаршаров?! — удивленно воскликнул, нервно ухватившись за края трибуны, оратор. — Прямиком из Парижа в наш захолустный град?

Председатель конгресса, почувствовав, что назревает скандал личного характера, поспешил встать и заявить:

— Сегодняшнее заседание окончено… После небольшого перерыва для участников конгресса будет дан концерт… И еще одно краткое объявление: замечено, что некоторые делегаты каким-то ловкаческим способом приобрели по два талона для входа в закрытый магазин импортных товаров. Приказываю, во избежание недоразумений, вернуть второй талон в бюро обслуживания конгресса… Можно, так сказать, инкогнито, не раскрывая фамилии…

Давлятов досадливо поморщился от всей этой чертовщины председателя, умышленно сделавшего так, чтобы обсуждение важного, имеющего отношение к самому существованию миллионного Шахграда выступления — закрыть. А всех отвлечь какими-то талонами и магазином, продающим импорт. Сойдя с трибуны, Давлятов вздрогнул, заметив, как фемудянин, пронзительно, словно мучаясь от неразрешимой загадки, смотрит на него в упор.

У Давлятова тоже мелькнуло что-то смутное… да, ведь Шаршаров… Неужели он был так возбужден, выступая с чрезвычайным сообщением, что померещилось?.. И чтобы как-то скрыть свое смущение, Давлятов обратился к академику с неожиданным вопросом: