Плавание в Византий - [22]

— Теперь я знаю, кто я.

— Правда, Чарльз? — уточнила она абсолютно безучастно.

— В мое время такое называлось программным обеспечением. Я всего лишь набор команд, откликов, перекрестных ссылок, управляющих неким искусственным телом. Настолько совершенной программы мы не могли себе даже представить. Но мы ведь только начали разрабатывать нечто подобное. Меня напичкали факторами двадцатого века. Соответствующие настроения, соответствующие аппетиты, соответствующий иррационализм, соответствующая агрессивность. Кто-то неплохо разбирается в том, каким должен быть человек двадцатого века. Да и над Уиллоби они неплохо потрудились — вся эта елизаветинская риторика, чванливость. Наверное, и Йанг-Йеовиль сделан на славу. Кажется, он сам так считает, а кто лучший судья? Двадцать пятый век, республика Верхняя Хань, люди с зеленоватой кожей, полукитайцы-полумарсиане — вот все, что мне известно. Но кто-то знает все. Здесь есть великолепный программист, Гайойя.

Она на него даже не взглянула.

— Мне страшно, Чарльз. — Все тот же отчужденный голос.

— За меня? Из-за того, что я наговорил?

— Нет, не за тебя. Ты видишь, что со мной происходит?

— Вижу. Ты изменилась.

— Я очень долго жила с мыслью: когда же это начнется? Думала, быть может, россказни все это, я не подвержена старению. Кто же поверит в свою старость? Но это началось. Как раз когда мы с тобой впервые приехали сюда, в Александрию. В Чанъане стало еще хуже. Ну а сейчас… сейчас…

У Чарльза вырвалось вдруг:

— Стенгард сказал, что вскоре откроется Константинополь.

— Ну и что?

— Неужели ты не хочешь попасть на открытие?

— Чарльз, я становлюсь уродливой старухой.

— Отправимся в Константинополь вместе. Завтра же, да? Что скажешь? Наймем корабль. Плыть недалеко — всего лишь пересечь Средиземное море. Плавание в Византий! Знаешь, в мое время была поэма с таким названием. Получается, до сих пор не забыта, раз кто-то ввел ее мне в память. Спустя все эти тысячелетия кто-то еще помнит старину Йейтса. «Зато в разгаре неистовые игрища юнцов; реликты птичьих стай в любовной яри». Плыви со мной в Византий, Гайойя.

Она пожала плечами.

— С таким лицом? Старея с каждым часом? Тогда как все они навеки молодые? Тогда как ты… — Она запнулась и умолкла.

— Заверши фразу, Гайойя.

— Прошу тебя, оставь меня одну.

— Ты хотела сказать: «Тогда как ты навеки молод, Чарльз». Верно? Ты всегда знала, что я не постарею. Я этого не знал, но ты ведь знала.

— Да, знала. Я притворялась, что это неправда… Что ты стареешь так же, как и я. Страшно глупо с моей стороны. Когда в Чанъане я впервые заметила не вызывавшие сомнений признаки… Тогда-то я и поняла, что не могу с тобой оставаться. Потому что, глядя на тебя, вечно молодого, а потом на себя, я… — Она взмахнула рукой. — В общем, я вручила тебя Белилале и сбежала.

— Зря ты это сделала, Гайойя.

— Я так не думаю.

— Но ведь тебе не обязательно стареть. Ты можешь не стареть, если захочешь!

— Не будь таким жестоким, Чарльз, — невыразительно произнесла она. — То, что со мной творится, — неизбежно.

— Есть способ избежать.

— Ты в этом ничего не смыслишь.

— Да, смыслю мало, — согласился Чарльз. — Зато я знаю: способ есть. Может, мой план и примитивен, безыскусен, типичен для двадцатого столетия, но я уверен, что осуществим. Я все обдумал, пока летел сюда. Скажи, Гайойя, почему бы тебе не обратиться к программистам, мастерам или проектантам — даже не знаю, как их называть. Короче, к тем, кто создает все эти города, эфемеров и гостей. И воплотиться с их помощью в нечто вроде меня!

Она в испуге подняла глаза:

— Что ты такое говоришь?

— Они ведь слепили, по сути, из обрывков сведений человека двадцатого века, ион получился приемлемым. И прочих гостей из различных эпох. Тот же англичанин — аутентичен, убедителен. Так почему бы им не сделать то же самое с тобой? Получится ведь даже лучше! Произвести Гайойю настолько достоверную, что и сама Гайойя не ощутит разницы. С одним только отличием — новая Гайойя не постареет. Гайойя — конструкт, Гайойя — программа, Гайойя — гость! А почему бы и нет? Скажи мне, почему бы и нет, Гайойя?

Женщину заметно трясло.

— Просто неслыханно!

— Но как ты думаешь, это возможно?

— Откуда мне знать!

— Понятно, что возможно. Раз уж они создают гостей, то могут взять и туристку и тем же способом сделать дубликат…

— Такого еще не было. Уверена. Просто представить не могу, чтобы кто-то из нас пошел на такое. Лишиться тела… позволить превратить себя в… в…

Она покачала головой, впрочем, скорее изумленно, нежели отрицательно.

— Вот именно, — сказал он. — Лишиться тела. Естественного тела — стареющего, ссыхающегося, отказывающего тела краткосрочника. Что в этом такого ужасного?

Гайойя побледнела:

— Это безумие, Чарльз. Давай закроем эту тему.

— Безумие? Я так не считаю.

— Просто тебе не понять.

— Это мне-то не понять, каково бояться смерти? Это мне-то не понять, какою дряхлеть среди вечно юных? Чего я не могу понять, так это почему ты даже не желаешь рассмотреть предложенный мной…

— Нет, — отрезала она. — Я уже сказала, это безумие. Они меня засмеют.

— Кто?

— Все мои друзья. Хоук, Стенгард, Арамэйн… — Она снова отвела взгляд. — Они могут быть очень злыми, даже не осознавая этого. Они презирают все, что кажется им неизящным, — все суетливое, безысходное, трусливое. И знаешь, как это будет выглядеть? Притворство на притворстве! Они будут ужасно снисходительны. О да, они будут со мной милы: правильно, Гайойя, как здорово придумано, Тайшет… Но за глаза будут надо мной смеяться. Будут говорить обо мне всякие гадости. Я этого не вынесу.