Плавание к югу от Магелланова пролива - [21]
Земля в лесу повсюду загромождена, на повалившихся стволах деревьев крестообразно лежат другие стволы. Эти сырые, гниющие завалы поросли зеленью, прогалины между стволами заполнены тернистым подлеском.
Я недалеко ушел по реке и стал продираться вверх по отлогим склонам ущелья к голой вершине холма, где, как я надеялся, будет удобнее идти. Но даже там, под прошлогодним слежавшимся травяным покровом, была трясина, столь же вязкая, как и болотистые лесные ложбины.
На берегах Индиан-Ков виднелись следы нескольких стоянок, подобных той, что мы посетили. Заросшие высокой травой углубления, оставшиеся от вигвамов, напоминали похожие друг на друга гнезда неведомой огромной птицы. Остовы двух хижин еще сохранились. Они стояли в зеленой-зеленой живописной рощице возле бурливого ручья и, как те, первые, были обращены фасадом к воде.
Представить только, что можно здесь жить, обретаясь в покое — воплощении самых заветных желаний, и из уютной теплоты хижины долгими часами на протяжении многих дней и лет созерцать этот совершенный, застывший и вечный мир — море, горные вершины и звезды, созерцать до тех пор, пока глубоко не осознаешь всей этой красоты!
«И тогда спросил я Иезекиила, — пишет Блейк о своей беседе с пророком, — почему он ест навоз и так долго лежит то на правом, то на левом боку. Отвечал он: желание поднять других людей до понимания бесконечного в обычае у североамериканских племен, и можно ли назвать честным того, кто сопротивляется своему гению и совести из-за минутного покоя или удовольствий?»
Мы, одержимые борьбой за материальные блага, хвастливо назвали свой путь прогрессом. Однако нашу борьбу точно так же можно рассматривать как свидетельство вырождения, ослабления воли к свободе, вызванное бременем материальных тягот. Это ослабление воли — наш проигрыш, который мы из самолюбия называем жизненной целью. Жизненную цель, которая и есть отрицание свободы, мы зовем цивилизацией. И вот наконец без остатка и безвозвратно оказавшись вовлеченными в водоворот материализма, развратив человеческую душу беспокойством, мы сделали роскошь доблестью, а свободу предоставили лишь детям своей расы.
На вторую ночь нашего пребывания в Индиан-Кове погода прояснилась. С верхушек гор порывами налетал свирепый ветер. Он завывал в снастях и кренил судно. Волны сердито плескались у бортов бота. Ветер переменился.
ГЛАВА VIII
«КАТИТЕСЬ, ВОЛНЫ»
МЫ ОТПРАВИЛИСЬ в путь рано, в зловещий час, предшествующий рассвету. Звезды освещали безоблачное небо над черной гористой землей. Утро было ясное и тихое, без малейшего дуновения ветерка. Незаметно пришел рассвет, по небу разлились золотые лучи восходящего солнца, они зажгли горные вершины и затопили мир. Поднялся легкий ветер, тихо уносивший нас вперед. О свежий, чистый попутный западный ветер! В тот день мы благословляли тебя, на следующий — тоже, а затем проклинали твое упорство в течение пяти бесконечных недель, когда из попутного ты превратился в противный.
С попутным свежеющим ветром, гнавшим по небу облака, мы покинули пролив Брентон и пересекли проход к югу от островов Таккерс. Перед нами, точно по компасу, на востоке лежали зелено-голубые воды залива Альмирантасго, покрытые белыми барашками, осененные пурпурными тенями. Ослепительно сверкали на солнце снежные пики гор, блестели скалистые склоны; в ярком солнечном свете четко выделялись все детали ландшафта: обнаженные золотистые холмы, затененные таинственные лесные чащи, мрачные ущелья, в которых бурлили серебряные потоки. День был так роскошно прекрасен, что само обилие ветра и солнца уже опьяняло.
К востоку от мыса Роулетт страна становилась все более гористой. Обширные склоны гор усыпаны валунами и галькой, кое-где поросли карликовыми, изнуренными ветром лесами и кустарником. На обнаженных местах виднелись изрезанные морщинами трещин скалы или оскудевшие глетчеры. Внизу простирались широкие заболоченные равнины, а наверху лежал снег. Сквозь ущелья, рассекавшие горы, были видны величественные вершины и одетые снегом хребты, уходящие к югу. Из закованных льдом горных долин спускались глетчеры.
Проходя мимо мыса, за которым была расположена бухта Эйнсуэрт, мы увидели ледник — грандиозный, словно замерзшая Миссисипи. Широкая поверхность этой реки, изборожденная водоворотами ледяных глыб, казалась бурным потоком. Он обрывался у края воды нагромождением утесов полупрозрачного бирюзового цвета.
Мы плыли целый день с попутным ветром. Временами ветер переходил в штормовой. Волны, как горы возвышавшиеся над нашим суденышком, устремлялись за нами вслед, словно желая сокрушить бот. Они догоняли нас, вздымались вверх и, пенясь, убегали прочь. На этом обрывистом берегу немного гаваней, а между ними на протяжении миль почти нет отмелей или укромного местечка, где можно пристать. Так как до вечера было далеко и дул сильный ветер, мы решили не заходить в бухту Эйнсуэрт, рассчитывая, что за два с лишним часа хорошего хода достигнем следующей стоянки — бухты Парри. Мы не сомневались, что с таким неизменным попутным ветром придем туда еще засветло. Но люди разумные не полагаются на ветер.
