Платонов тупик - [17]

Первой очнулась Мария. Она сказала:

— Может, сходить к вагону да взять вещи?

— Да, пожалуй… — проговорил Платон и пошел на выход.

Вслед за ним побежал и Женька.

— Ты сиди тут, — не пустил его Платон.

На путях никого не было, и Платон без помех добрался до теплушки. Он стал перебирать вещи, что-то откладывал — взять с собой, а что-то отбрасывал прочь, потом поднимал, снова клал в кучу нужных вещей, а оттуда что-то выбрасывал. Отобранное связал в одеяло, понес.

Мария осмотрела и укорила его: не принес ни одного из детских теплых пальтишек и ничего не захватил из харчей. Платон кивнул Женьке:

— Пойдем… Поможешь…

Постепенно они освоились с обстановкой, и Платон стал думать, что делать дальше. Он вышел на внешнюю сторону вокзала и, услышав шум машин, осторожно пробрался сквозь кусты привокзального скверика. По дороге сплошным потоком шли танки, их обгоняли огромные грузовики с брезентовыми будками, похожими на цыганские кибитки, мотоциклы. Прямо перед ним на обочине стоял танк с таким же крестом на броне, какой он видел на крыльях самолета, который обстрелял их поезд.

Смотрел Платон на это скопище военной техники и с ужасом думал: «Как же ее остановишь, эту лавину? Прут, ничего не боясь…»

Он вернулся к семье, огляделся:

— Ну, что будем делать?

— Люди вон думают домой возвращаться, — сказала Мария. — Говорят, самое страшное передние части, они лютуют.

— А потом что?

— Откуда я знаю…

Однако в тот день они никуда не двинулись, тут же в вокзальчике и переночевали. А наутро, делать нечего, Платон отделил от остальных документов партийный билет, сунул его под подкладку теплого пиджака-«москвички», поднял семью и повел ее обратно домой.

10

Чтобы не встречаться с немцами, шли проселочными дорогами, стороной обходили города, поселки. Ночевали в заброшенных сараях, коровниках, фермах — на соломе, на сене, на жестких кукурузных будыльях.

Проселки тоже были запружены — по ним сплошным потоком тянулись такие же бедолаги и неудачники, как и Платон со своей семьей. Одни возвращались домой, другие, наоборот, бежали из дома — из захваченных немцами городов, где с первых дней оккупации начался террор и голод. Многие двинулись из городов в села — кто к близкой или дальней родне, а кто просто куда глаза глядят. Голодный люд толпами бродил по неубранным колхозным полям — ломали кукурузные початки, копали картошку, дергали свеклу. Благо мороз пока не сковал землю и не укрыл ее снегом. «Что будет с этими людьми, да и с нами, когда начнется зима?» — думал Платон, шагая впереди своего беспомощного отряда: больная Мария совсем обессилела, Клара натерла ноги и еле-еле плелась, хромая и хныкая от боли. Женька тоже устал, но, молодец, бодрился, пытался помочь сестренке — переложил кое-что из ее узла в свой. Навьюченные до предела разными вещами, они постепенно освобождались от ненужного. Уже на первом же привале пришлось оставить тяжелый ранец с учебниками и кое-что из посуды, на втором выбросили подушки, ватное одеяло и остальную посуду, кроме железной кастрюли, в которой варили еду, и ложек. На ночлеге сделали строгую ревизию всех вещей и оставили только самое необходимое из одежды да продукты. Даже сверток с фотографиями оставили под соломой — вся теряет свою ценность, все становится ненужным. А в дороге даже иголка тянет и ноша почему-то с каждым шагом становится все тяжелее и тяжелее.

Шагал Платон впереди своей колонны и думал, думал о жене, о детях… О Витальке — где он теперь? Скакнул в чем был и исчез. Может, лежит где-то в кукурузе, прошитый автоматной очередью, а может, мыкается вот так же по проселкам… Думал о себе — как быть теперь, как оно сложится?.. А сложилось уже хуже некуда — не думал и не рассчитывал он, что судьба так подшутит над ним. Ведь все было рассчитано, расписано, условлено — кто куда и как…

Он поднимал голову, смотрел вдаль, и при виде сплошного людского потока ему становилось немного легче, обида и горечь от настигшей беды притуплялись — не он один… Не может такая масса людей быть неправой — они делали все, чтобы вырваться, уйти… По крайней мере, он делал все. «Вот отведу их домой, а там…» А что «там» — он понятия не имел, но надеялся, что из дома будет все виднее…

На этот раз на ночлег остановились засветло: все выбились из сил, а идти дальше — неизвестно, встретится ли вскоре какое-нибудь прибежище? Да и другие уже сворачивали к длинному коровнику на отдых. Увидев коровник, захныкала Клара, ее поддержала Мария.

— Платон, — окликнула она мужа. — Может, остановимся? Я совсем обессилела… Куда торопиться?

«Как «куда торопиться»?» — хотел воспротивиться Платон: он-то как раз торопился, ему хотелось поскорее закончить это шествие и… И хотя не знал он, что будет за этим «и», Платон торопился. Но, оглянувшись на жену и детей, не стал дальше изнурять их, молча повернул к коровнику.

Здесь уже достаточно набралось ночлежников, одни закусывали, другие мостили себе постель из соломы, третьи уже лежали… Где-то в дальнем углу стонала больная женщина.

Выбрав местечко подальше от входа, Платон сбросил на пол узел, Женька рядом привалил свой и тут же опрокинулся навзничь, задрав ноги на узлы — «чтобы кровь отливала». Такой премудрости он научился уже в этом походе. Платон спросил у соседей, где они брали солому, оказалось — рядом, по другую сторону коровника. Пошел, набрал охапку побольше, расстелил на всех, лег с краю. От еды отказался — не хотелось есть, давила какая-то тоска. Первый шок от случившегося прошел, и теперь мучили раздумья, на душе было муторно и неспокойно.