Плато - [45]
- Говорите, говорите, - сказал Коган, - все это крайне занятно.Только зря вы про престиж и деньги. Настоящему писателю все равно.
- Будь вам все равно, - сказала Сюзанна. - вы бы не рвались обратно в Отечество.
- А кто сказал, что я настоящий писатель? Те - спокойно живут там, где родились, а уж если судьба их закидывает на край света, ждут своего срока, озираются вокруг в ужасе, может быть, но не гоняются за призраками. Я писатель второстепенный, как тот буддийский монах, который мастурбирует в углу своей кельи в час молитвы. Не переоценивайте моего подвига.
- Все у вас с ног на голову, - Хозяин зевнул, - впрочем, оно и немудрено в полтретьего ночи. Что значит - жить, где родился? Что, на нашем Отечестве проклятие лежит? Это заколдованное место такое, вы хотите сказать? А вы знаете, что любой пассажир утреннего трамвая в Столице, едва услыхав о героическом возвращении поэта Когана на родину, только сплюнет? Слава-те Господи, были примеры. Причем учтите, я бы не стал вам помогать, если б не верил, что вас не посадят, даже восстановят в Лиге утопических писателей. Одни бегут, другие возвращаются, - вдруг добавил он почти шепотом, - Бог знает что, всем не сидится на месте, все ищут гибели...
- И ты тоже? - впервые за несколько лет Сюзанна назвала Хозяина по имени.
- Я? Разумеется, нет. Я... я ищу жизни, если тебе угодно. И еще - что значит "ищу" ? Я ее нашел. Ты никогда меня не понимала, Сюзанна. Ты во всем видишь средство. Как и вы, Коган. Но разве жизнь - это навоз, удобряющий почву для прекрасного и высокого? Разве нынешний день, вернее, ночь, - это материал для воспоминаний, сырье для духовного или какого там еще развития? Это и есть она, жизнь, - волновался Хозяин, - вино на столе, агония хрипящих часов, одичавший сад за окном. Вы ужасно ошибаетесь, Коган, летели бы себе кленовым семечком по ветру, проще было бы, и честней. А у вас корысть в глазах. Одних страданий попробовали - не понравилось. Теперь хотите других. И обманетесь, как пить дать. Это я вам говорю, человек, который научился больше всего ценить жизнь, за то, что она уходит. Вы поняли меня?
- Конечно, конечно, - вскинул голову Коган. Его совсем сморило, и большую часть жаркой речи Хозяина он, признаться, продремал. Он с детства это умел - дремать с открытыми глазами.
Глава четвертая
Принято считать, что выходцы из утомительных утопических государств, где гражданам полагается скудный, но исправный паек вроде тюремного, болезненней переживают нежданные повороты судьбы в свободном мире. Это чистой воды чушь, читатель. Коренному аркадцу, ей-Богу, тоже немного радости получить уведомление о том, что его компания решила, скажем, упорядочить кадровую политику или пересмотреть первоочередность своих задач с точки зрения найма нового персонала. Эти многомудрые фразы, как известно, означают, что регулярные чеки вскоре сменятся мерзкими перфорированными карточками с анкетками на обороте - распишись, дескать, безработный, что новую службу ищешь добросовестно, пособием не злоупотребляешь, и вообще понимаешь, какую тебе оказывает милость твое демократически избранное правительство.
И грянуло: утечка информации из коридоров Министерства иностранных дел. По редакции "Союзника" зашныряли очкастые и бородатые, добиваясь интервью у покойного господина Шмидта. Напрасно, напрасно отказывал им в аудиенции граф Толстой. Не успела в "Земле и телеграфе" появиться обширная саркастическая статья об "Аркадском Союзнике", как на парламентском холме встал, подобно новому Давиду, рыжий наглый депутат от леворадикальной партии, избранный с перевесом в два десятка голосов в каком-то университетском городке. Известно ли господину спикеру, начал он, размахивая газетой. Леворадикальная фракция на задних скамейках радостно зашумела. "Аркадский налогоплательщик, - надрывался рыжий, - содержит маленькую, но чрезвычайно озлобленную группу апатридов, которая под прикрытием Королевского издательства занимается не чем иным, как пропагандой ненависти. И в то время как безработица в стране достигла десяти процентов, эти господа получают полновесное жалованье за то, что контрабандой пересылают свое провокационное издание в Отечество и навязывают его приезжающим оттуда туристам и морякам." Тут и выяснилось, что уже с января особая комиссия при министерстве изучала номера "Приложения", переводила их на английский и галльский, писала свое беспощадное заключение.
"Как можно не понимать, - верещал в коридоре разгневанный Эдуард, - не наше ли "Приложение" спасает человечество, в том числе и дубоголовых членов этой вонючей комиссии, от окончательной победы утопической чумы!"
Никто не услыхал его бараньего голоска, вопиющего в пустынном коридоре Королевского издательства. Сейчас, по прошествии многих лет, бесплатный экземпляр "Аркадского Союзника" по-прежнему можно получить в одном из переулков Столицы, в посольстве, над которым горделиво развевается белый флаг с зеленым дубовым листком. Тот же "Союзник", впрочем, со времени отмены цензуры лежит и в газетных киосках Отечества, одержимого собственными заботами и несколько потерявшего интерес к внешнему миру. Однако похудевший журнал выходит теперь всего четырежды в год, силами Марии (всякий вечер работающей также и в своей кулинарной фирме) и Михаила (занятого строительством бассейна при своем доме в Маячном поселке) - под начальством графа Толстого, все реже вспоминающего о Василии Львовиче. Бесстрашное "Приложение" кануло в вечность, Эдуард торгует недвижимостью где-то в Новой Ирландии, другие сотрудники тоже разбежались кто куда. Зато, согласно приказу Генерального, журнал "Поэзия Севера" восстановили в попранных правах. Вернули средства и журналу для индейцев племени "Мик-мак". Разморозили, наконец, фонды для издания в бумажной обложке нашумевшего публицистического исследования "Почему мне стыдно быть аркадцем".
Книгу «Послания» поэт составил сам, как бы предъявляя читателю творческий отчет к собственному 60-летию. Отчет вынужденно не полон – кроме стихов (даже в этот том вошло лишь избранное из многих книг), Бахыт Кенжеев написал несколько романов и множество эссе. Но портрет поэта, встающий со страниц «Посланий», вполне отчетлив: яркий талант, жизнелюб, оптимист, философ, гражданин мира. Кстати, Бахыт в переводе с казахского – счастливый.
В книге известного популяризатора науки Петра Образцова и его однокурсника по химическому факультету МГУ, знаменитого поэта Бахыта Кенжеева повествуется о десятках самых обычных и самых необычных окружающих человека веществах – от золота до продуктов питания, от воды до ядов, от ферментов и лекарств до сланцевого газа. В конце концов сам человек – это смесь химических веществ, и уже хотя бы поэтому знание их свойств позволяет избежать множества бытовых неприятностей, о чем в книге весьма остроумно рассказывается.
Бахыт Кенжеев – известный поэт и оригинальный прозаик. Его сочинения – всегда сочетание классической ясности и необузданного эксперимента. Лауреат премии «Антибукер», «РУССКАЯ ПРЕМИЯ».«Обрезание пасынков» – роман-загадка. Детское, «предметное» восприятие старой Москвы, тепло дома; «булгаковская» мистификация конца 30-х годов глазами подростка и поэта; эмигрантская история нашего времени, семейная тайна и… совершенно неожиданный финал, соединяющий все три части.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Бахыт Кенжеев. Три стихотворения«Помнишь, как Пао лакомился семенами лотоса? / Вроде арахиса, только с горечью. Вроде прошлого, но без печали».Владимир Васильев. А как пели первые петухи…«На вечерней на заре выйду во поле, / Где растрепанная ветром скирда, / Как Сусанина в классической опере / Накладная, из пеньки, борода».
Всю жизнь Бахыт Кенжеев переходит в слова. Мудрец, юродивый, балагур переходит в мудрые, юродивые, изысканные стихи. Он не пишет о смерти, он живет ею. Большой поэт при рождении вместе с дыханием получает знание смерти и особый дар радоваться жизни. Поэтому его строчки так пропитаны счастьем.
Книга Тимура Бикбулатова «Opus marginum» содержит тексты, дефинируемые как «метафорический нарратив». «Все, что натекстовано в этой сумбурной брошюрке, писалось кусками, рывками, без помарок и обдумывания. На пресс-конференциях в правительстве и научных библиотеках, в алкогольных притонах и наркоклиниках, на художественных вернисажах и в ночных вагонах электричек. Это не сборник и не альбом, это стенограмма стенаний без шумоподавления и корректуры. Чтобы было, чтобы не забыть, не потерять…».
В жизни шестнадцатилетнего Лео Борлока не было ничего интересного, пока он не встретил в школьной столовой новенькую. Девчонка оказалась со странностями. Она называет себя Старгерл, носит причудливые наряды, играет на гавайской гитаре, смеется, когда никто не шутит, танцует без музыки и повсюду таскает в сумке ручную крысу. Лео оказался в безвыходной ситуации – эта необычная девчонка перевернет с ног на голову его ничем не примечательную жизнь и создаст кучу проблем. Конечно же, он не собирался с ней дружить.
Жизнь – это чудесное ожерелье, а каждая встреча – жемчужина на ней. Мы встречаемся и влюбляемся, мы расстаемся и воссоединяемся, мы разделяем друг с другом радости и горести, наши сердца разбиваются… Красная записная книжка – верная спутница 96-летней Дорис с 1928 года, с тех пор, как отец подарил ей ее на десятилетие. Эта книжка – ее сокровищница, она хранит память обо всех удивительных встречах в ее жизни. Здесь – ее единственное богатство, ее воспоминания. Но нет ли в ней чего-то такого, что может обогатить и других?..
У Иззи О`Нилл нет родителей, дорогой одежды, денег на колледж… Зато есть любимая бабушка, двое лучших друзей и непревзойденное чувство юмора. Что еще нужно для счастья? Стать сценаристом! Отправляя свою работу на конкурс молодых писателей, Иззи даже не догадывается, что в скором времени одноклассники превратят ее жизнь в плохое шоу из-за откровенных фотографий, которые сначала разлетятся по школе, а потом и по всей стране. Иззи не сдается: юмор выручает и здесь. Но с каждым днем ситуация усугубляется.
В пустыне ветер своим дыханием создает барханы и дюны из песка, которые за год продвигаются на несколько метров. Остановить их может только дождь. Там, где его влага орошает поверхность, начинает пробиваться на свет растительность, замедляя губительное продвижение песка. Человека по жизни ведет судьба, вера и Любовь, толкая его, то сильно, то бережно, в спину, в плечи, в лицо… Остановить этот извилистый путь под силу только времени… Все события в истории повторяются, и у каждой цивилизации есть свой круг жизни, у которого есть свое начало и свой конец.
С тех пор, как автор стихов вышел на демонстрацию против вторжения советских войск в Чехословакию, противопоставив свою совесть титанической громаде тоталитарной системы, утверждая ценности, большие, чем собственная жизнь, ее поэзия приобрела особый статус. Каждая строка поэта обеспечена «золотым запасом» неповторимой судьбы. В своей новой книге, объединившей лучшее из написанного в период с 1956 по 2010-й гг., Наталья Горбаневская, лауреат «Русской Премии» по итогам 2010 года, демонстрирует блестящие образцы русской духовной лирики, ориентированной на два течения времени – земное, повседневное, и большое – небесное, движущееся по вечным законам правды и любви и переходящее в Вечность.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.