Платиновый обруч - [37]

Карина сидела вся напряженная и слушала. Савелий отпил глоток кофе и нервно закурил.

— Мне захотелось музыки. И она возникла. Музыка, которой я никогда не слышал и не услышу. Она звучала так естественно, так отчетливо, она наполняла всю мою плоть, она пронизывала меня. Но дело даже не в ней, а в самом звучании. Никакая аппаратура не способна его передать. Потом стали появляться женщины. Одна сменяла другую, и наконец явилась та, которую я любил в мечтах своих. — Савелий замолк.

— Продолжай, — еле слышно, словно боясь расколоть наступившую тишину, попросила Карина.

— Я ощутил ее гладкую кожу, — смущенно, точно чего-то стыдясь, произнес Варежкин. — Она рассмеялась и исчезла. Тогда тот, что сидел слева, назовем его Главным, встает и говорит: «Ты явился, твои эмоциональные ресурсы, твой энергетический запас нам вполне подходят. Мы долго тебя ждали. Ты — Второй. Первый не может без тебя». Я, признаться, ничего не понимал, и тут я увидел на стене портрет мальчика: «Кто это?» И Главный ответил: «Тебе незачем знать, но если…» Неожиданно на середину комнаты вышел мальчик лет пяти-шести. Это и был тот — изображенный на портрете.

«Что ж, — сказал Главный, — раз он пришел, то посмотри на него и запомни. Это и есть Первый. Ты с ним еще встретишься. Здесь. В этой комнате. На этом паркетном полу, изъеденном лунной солью. И это будет твой звездный час. Ты станешь счастливым. Богатым. Известным. Когда настанет время, когда мы этого захотим, и когда Первый будет готов».

Внезапно все исчезло. Я проснулся. Вокруг была тишина. И только в окне сияло нестерпимым светом пятно. Уменьшаясь, оно меняло окраску, пока не загустело и не слилось с ночным небом. И хоть это смешно и нелепо, но мой мозг был кристально ясным. Я ощутил такой прилив сил, такую легкость, что готов был перевернуть весь мир. И до сих пор я верю, что это был не сон, а нечто иное, неподвластное разуму. Все было так реально, и особенно это светящееся пятно…

Я готов поверить в любую гипотезу, в любую версию, только бы объяснили, что это было. Я готов на все, чтобы побывать в той комнате еще раз. Понимаешь, они выполняли любое желание, которое вспыхивало в моем сознании, и я впервые увидел ее.

— Савелий, когда это случилось?

— Год назад, в январе.

— Ты хочешь объяснений? По-моему, любой психиатр все тебе объяснит. Наверное, ты был перевозбужден или болен, оттого тебя и лихорадило, а во сне кризис миновал и ты почувствовал легкость. Попробуй все-таки обратиться к врачу. Попробуй, — наставляла Карина.

— Обратиться к врачу? Еще чего! Верю, что еще раз побываю там. Должен. Иначе, это видение, эта вспышка будет преследовать меня всю жизнь.

— Дело твое. Жди. Авось, дождешься.

Рассказ Савелия не давал Карине покоя, и в конце концов она сдалась: мигом оделась и почти бегом бросилась на почту.

Савелий растерялся, увидев телеграмму, так как лет пять не только телеграмм, но даже писем и открыток не получал. «Немедленно приезжай тчк Карина». Этого Савелий вовсе не ожидал. «Что стряслось?» — недоумевал он, торопливо собираясь в путь.

Таксист, чувствуя нервозность пассажира, прибавил газу.

Сломя голову Савелий взбежал на четвертый этаж и, забыв, что существует звонок, забарабанил в дверь. Она моментально распахнулась.

— Ненормальный! Звонок же есть! — воскликнула Карина.

— Какой звонок? Что стряслось? — наступая на Карину, выпалил Савелий.

— Савелий, на тебе же лица нет.

— Какого лица? Что случилось? Рассказывай, что произошло, — требовательно спросил Савелий.

— Ничего не случилось. — Карина цепко взяла Варежкина за руку и повела в комнату. — Я здорова. Все здоровы. Погода прекрасная. На работе все идет по плану. Землетрясений не было. Шкаф на меня не упал. Луна — не свалилась. Садись же наконец.

— Если ничего… то какого… давать телеграмму да еще срочную, — уже спокойнее оказал Савелий, садясь в кресло.

— А может быть, я просто хотела увидеть тебя, посмотреть, как ты выглядишь, погладить твою головку…

— Ничего себе шуточки. Я черт знает что передумал, а ей видите ли захотелось погладить меня по головке. Гулену гладь, она привычная. — Савелий хотел было подняться с кресла, но Карина его удержала.

— Успокойся, — твердо сказала Сухарева. — Я пойду поставлю чай, а ты пока отдышись и возьми себя в руки.

— Ладно, ставь свой чай, но сперва объясни…

— Объясню, — прервала его Карина. — Все объясню…

Карина резко повернулась и вышла из комнаты.

«Черт те что… Погладить по головке», — думал взвинченный Варежкин.

Сухарева несколько раз поправляла скатерку, меняла чашки и то и дело бегала на кухню и обратно. Наконец она села, насыпала себе сахару и стала с напускным равнодушием его размешивать.

— Ты, наверное, курить хочешь? — Карина встала и снова пошла на кухню.

— Может быть, ты угомонишься? — бросил ей вдогонку Савелий.

Из кухни донесся звон разбитой посуды. Савелий раздраженно обернулся. Карина подошла к дверному косяку, прислонилась к нему и, устало улыбнувшись, сказала.

— Это всего лишь блюдце. Кажется, на счастье. Да ты не беспокойся, я подмету потом. Савелий… Мне надо рассказать одну историю и рассказать ее здесь, в этой комнате. Почему именно в этой — ты потом узнаешь.