Планета Йоргов - [71]
— Теперь это моя дочь.
— И моя, — добавила Валж, забирая девочку у Лейли. — Я её мать теперь, раз Цангл больше нет. Но я её так же назвала: Конбр мой согласился. Он хороший, мой Конбр.
— Он твой?
— Мой: конечно… Это хорошо! Я его люблю. И Марыка нашего люблю: он тоже хороший. И ребята его хорошие: меня научили читать. И Сиглл хорошая. Ты тоже: ты правильно Цангл мою держала.
Эта примитива, по-видимому, действительно любит Конбра — не меньше, чем Цангл любила Лима. Ну, что ж: может быть, он последовал примеру того. И вероятно, в данном случае её слова «Я сплю с ним и грею его» уже могут значить не только это.
Почему нет: «неполноценные» роженицы, они же кормилицы и няни, и на Земле занимались, всё-таки, трудом — требовавшим многого от них. Помнила, как высоко ценила их Ева: «Они ведь для младенцев — то же, что матери. И они любят детей; а дети — их, и смутно помнят потом очень долго». А эта Валж перенесла способность любить, опекать и заботиться на всех других. В том числе и на её сына, которого называет Марыком.
Однако, Конбр не подтвердил её предположение относительно себя и Валж.
— Нет, это не так. Но кто знает: не придется ли мне повторить то, что сделал Лим? Не все считают, что примитивы такие же людхи, как они: слишком умственно вырождены. Достаточно лишь прекратить использование их: дать спокойно дожить, но не оставив после себя детей.
Единственного примера Лима и Цангл может оказаться недостаточно для доказательства, что и они должны внести свой вклад в создание нашего потомства. Совершенно необходимо повторение: а кто еще сейчас готов на подобное, чтобы потом решились и другие?
— Похоже, действительно, это придется сделать тебе первому. Кстати, повторить пример не только Лима, но и мой. Тебе, как и мне тогда, придется пойти на компромисс.
— Что поделаешь? Но, понимаешь, ни одна нынешняя мудрая не даст мне той ласки, что она: им пока это несвойственно. А мне это необходимо: привык уже. И к ласке её, и к ней самой. Она же добра, как никто — причем активно, деятельно.
— Марик мне говорил. Как приставала к нему, чтобы поел. И как его гвардейцев опекала. А теперь скажи мне честно, что мой сын делал всё это время? Я же не верю, что носа он не высовывал из убежища. Валж мне уже кое-что успела сказать про то, как он отказывался поесть, потому что куда-то спешил.
И Конбр решил, что незачем мучить её: надо сказать.
— Да, он не прятался. Умел находить общий язык с гимназистами, устраивающими погром, когда они не хотели слушать ни меня, ни Горгла — чем оказывал нам неоценимую помощь.
— Но Валж сказала, что один раз вернулся в убежище с огромным синяком на глазу.
— Пришлось единственный раз действовать кулаками: не хотели его слушать сразу. Но в последнем бою не участвовал. Я тоже.
— Это всё?
— Всё, из-за чего ты могла беспокоиться. Но помогал он очень много: в частности, рассказывая скрывавшимся в убежищах о жизни на Земле. Еще и занимаясь их физической подготовкой.
— Но где он скрывался от нас, чтобы остаться здесь?
— В горах. Не бойся: не один. Горгл и Сиглл были с ним. И втроем прилетели на космодром перед самым вашим отлетом.
— А потом?
— Потом… Потом было страшно.
Это страшное тоже пришлось рассказать ей. Не упуская ни одной подробности, потому что она, как бы догадываясь, что он что-то не договаривает, начинала вопросительно смотреть ему в глаза.
— Кажется, Цангл сыграла слишком немаловажную роль, первой родив собственного ребенка. И она не ушла бесследно: ты же сказал мне, что того же захотела Сиглл.
— Да: и она это решила, если помнишь, сделать сама — без Лима. Я не дал Сиглл взять себе их ребенка, и тогда она сама захотела родить. А Марик рассказал о земной свадьбе, и они произнесли свои клятвы друг другу над телами Цангл и Лима. Уже одна семья на Гардраре есть: очередь за появлением других. Возможно, уже кто-то из скрывавшихся решит последовать их примеру. Но…
— Но пока еще никто? Так почему же вы не занимаетесь пропагандой этого?
— Руки не доходили до сих пор. А теперь займемся и этим.
— Думали, как?
— Создать книгу: пусть читают все. Потом предложить им книги Ларлда Старшего. Ты могла бы предложить что-то еще?
— Свое: театральную постановку. Должно подействовать быстрей. Помнишь, как подействовал показ вам «Девы рая»?
— Еще бы! И ты готова написать пьесу? И подготовить тех, кто будет в ней играть?
— Пьесу — вместе осилим. А с актерами сделаем так: если не получится с гардрарцами, используем землян. Сперва попробуем, конечно, с гардрарцами.
Погребение Лима и Цангл, которое Конбр откладывал до прилета Лейрлинд, транслировалось, но произошло в присутствии ограниченного числа пришедших. Прозрачный ящик не открывали до самого последнего момента.
Прощальную речь сказал Конбр:
— Людхи Гардрара! Все: вы все людхи теперь.
Сегодня хороним мы двух замечательных людхов, не доживших до победы, в которую вклад их неоценим. Это Лим и Цангл — самый прозорливый философ нашего времени и бывшая примитива. Он первый обнаружил начало неизбежного общего регресса, обусловленного социальным устройством общества Гардрара. Она — первая поняла необходимость для себя родить самой ребенка, кормить его своей грудью, любить и оберегать его. Они стали первыми, любившими друг друга и родивших собственного ребенка, который стал для обоих дороже собственной жизни. Что и доказали, не задумываясь пожертвовав ею, когда своими телами заслонили его от робота-ликвидатора.
Роман-антиутопия.В древние и средние века количество ученых исчислялось единицами — в наше время их количество огромно и будет увеличиваться всё больше и больше благодаря научно-техническому прогрессу. Но чем может быть чревата эта, существующая уже, тенденция вытеснения физического труда интеллектуальным?Будущее на Земле — непонятно, насколько дальнее. Сверхвысокий уровень развития всего, и общество, состоящее почти из одних ученых-интеллектуалов. А тех, кто непригоден для интеллектуального труда, «неполноценных», безжалостно используют.
Антон Фридман — путешественник во времени. Однажды он самонадеянно решил, что готов сразиться со страшным врагом, машиной, которая лишила человечество права выбора, и потерял всех, кого любил. Теперь, постоянно возвращаясь на шаг назад, он пытается все исправить, починить свою жизнь. Умирает, оживает и снова умирает, чтобы опять ожить и попытаться сделать, как было. Только вот… как было?
Господи, кто только не приходил в этот мир, пытаясь принести в дар свой гений! Но это никому никогда не было нужно. В лучшем случае – игнорировали, предав забвению, но чаще преследовали, травили, уничтожали, потому что понять не могли. Не дано им понять. Их кумиры – это те, кто уничтожал их миллионами, обещая досыта набить их брюхо и дать им грабить, убивать, насиловать и уничтожать подобных себе.
Обычный программист из силиконовой долины Феликс Ходж отправляется в отдаленный уголок Аляски навестить свою бабушку. Но его самолет терпит крушение. В отчаянной попытке выжить Феликс борется со снежной бурей и темной стороной себя, желающей только одного — конца страданий. Потеряв всякую надежду на спасение, герой находит загадочную хижину и ее странного обитателя. Что сулит эта встреча, и к каким катастрофическим последствиям она может привести?
«Родное и светлое» — стихи разных лет на разные темы: от стремления к саморазвитию до более глубокой широкой и внутренней проблемы самого себя.