Планета, на которой убивают - [2]

— А, это ты… Да я просто гуляю.

Конечно же, она не поверила, будто я забрел в переулок случайно, и, конечно, виду не подала, что меня раскусила.

— Ты что, хворый? — спросила она, без особой заботы, но с интересом.

— Да так. Старые царапины ноют.

Мы помолчали. Ну что ей стоило сказать, к примеру: «Заходи, выпей бульончику.» Или мне брякнуть: «Слушай, у тебя не найдется взаймы четыре монеты? Десятого отдам, как штык.» Только я бы скорее язык себе откусил, чем сказал бы такое. Жаль, уяснил это только увидав ее, со стиранными подштанниками господина младшего интенданта в розовых пухлых руках.

— Ну, бывай, — сказал я небрежно и зашагал дальше, стараясь не шататься. Зайна за моей спиной продолжала развешивать на просушку белье.

Не в толкача Лигуна, не в Адмирала и не в стерву сушеную, и не из «Тайфуна» захудалого, а прямой наводкой по всему на свете из главного бы калибра, да фугаской, чтоб дерьмо брызнуло до облаков и к ним прилипло. Мало мне ожиданки, еще и Зайну повидал, ко всем прочим радостям в нагрузку. Сам нарвался, винить некого. Надо ж было вообразить идиоту, что мой паскудный язык повернется клянчить у нее деньжат.

И опять я сидел на парковой скамеечке, силенок набирался. Невдалеке ветерком мотало розовую медузину, наконец она ухитрилась прилепиться к стволу хвоща, сначала пучком щупальцев, потом всем пузырчатым тельцем. Обустроилась и принялась за охоту, распустила веером с подветренной стороны кисею своих ловчих нитей. Служба у нее нехитрая, к вечеру нажрется мелкой крылатой шпаны и потом улетит с бризом обратно в залив.

А мне поживиться нечем, в кармане только два самодельных таксофонных жетона из донышек гильз, которые в наглую собираю на городском гарнизонном стрельбище. С позавчера не ел ни крошки, о дозе нечего даже мечтать.

Правду сказал третьего дня Лигун, мол, не твое это дело, Мес, шпыряться, поискал бы себе чего попроще. Я промолчал, только пялился на пакетик с дозой у него в руках, и все мои потроха, сколько ни на есть, плясали бачучу от нетерпения.

— Ведь тебе уже дозы на два дня не хватает, верно? — допытывался он.

— Уже нет, — как на духу сознался я. — Только на день.

— Значит, все. Полный шпырец, — рассудил Лигун. — Но где ж ты раздобудешь такую прорву денег? Воровать не умеешь, грабить тоже.

— Надо будет — научусь.

— Не смеши. Из тебя вор, как из хера ножик, сразу видно. Ну, я для тебя, может, придумаю какое-нибудь поручение.

Ничего я ему не ответил. Какие б ни имелись у него оказии, вряд ли они получше воровства. Апофеоз моего послужного списка, шпырь на побегушках у жирного засранца-толкача с медузьими повадками. Но выбирать не приходилось. Под толстой пленкой пакетика чуть взблескивали грани кристаллического порошка. И суставы зверски ныли, малая ожиданка тоже не десерт.

— Значит, так, — толкач поднял фасованную дозу на уровень глаз. — Только для тебя, учти. Первый и последний раз в жизни отпускаю в долг. Постарайся, чтоб хватило не на день, а подольше. Держи.

Он разжал пальцы, я подхватил пакетик на лету.

Только потом, когда вышел от него, вдруг ка-ак да засвербело поперек моего гонора. Мне, боевому командиру, какая-то склизкая шваль кидает подачку. Именно даже не дает, а кидает, словно ручному кренку. Лови, не зевай, шевели жвалами. Упустишь — подбирай с полу, ха-ха. Ну, сволота… Тебя бы ко мне во взвод, ты бы у меня даже спал бы по стойке «смирно»…

Впрочем, умными людьми замечено, что сослагательное наклонение не утешает, а распаляет. Умные — они умные и есть, а я мудак двояковыпуклый. Проверено.

Погнал домой со всех ног, дозу зашпыривать. Притом понимая отлично, что никогда я Лигуну в зубы не заеду, как бы ни хотелось иногда. Не будет такого счастливого стечения звезд и благорастворения флюидов. Жаль.

Я — шпырь. То есть, полчеловека. Э, нет, шалишь, отставить. Это из цапровых болот я вернулся получеловеком, отставным инвалидом. Теперь же по всей строгости арифметики получается четверть человека. Ноль целых, двадцать пять сотых. Еще хватает брезгливости на то, чтоб не клянчить взаймы у бывшей жены. Но на большее — нет, спекся.

Ожиданка. Проклятье. У-у, кто ж это выдумал такую жизнь шпырянскую? Проклятье.

А кто выдумал, молчит в несознанке, и ему наши разговорчики в строю — глубоко до тыльной дверцы, он на нас вывесил аж до голенища, такой вот разбор.

Может, в самом деле воды нахлебаться? Подлюга Лигун так посоветовал водички попить, будто и впрямь дело знает. А это лишь сменить горячую протырку на холодную, и то ненадолго. Что ж, зато хоть разнообразие впечатлений, все равно никакого терпения больше нету.

Доплелся я до скверика обок бульвара, где питьевой фонтанчик булькает, и, не отрываясь, высосал ведрышка эдак полтора, если не больше. И с ледяным, тяжко плещущимся, засевшим в моем драном брюхе наливным ядром, еле переставляя ноги, рухнул на очередную скамью. Вскоре меня перестало поджаривать, зато начало оплетать игольчатой морозной сетью. По счастью, до того я вымотался, что ровнехонько на полпути, едва самочувствие стало сносным, отрубился и уснул.

Дрыхнул долго и на совесть, будто после дежурства по части, да так, что заспал всю холодную протырку. Молоденький полицейский, который меня разбудил, в аккурат подгадал к началу следующей горячки.