Планета матери моей - [8]

Мы даже забыли поздороваться. Просто стояли и смотрели друг на друга.

— Как хорошо, что ты пришел, Замин!

— Ты ведь сама велела. Надо с тобою посоветоваться…

— Конечно, конечно! Пойдем наверх. Подруги еще не возвращались. Мы теперь в школе пробные уроки ведем, отметки ученикам ставили.

— Неудобно, если меня застанут.

— Почему? Здесь таких вещей не стесняются.

— Каких?

— Ты же всегда хотел быть моим братом? Забыл? Вот мы и есть брат с сестрой.

Она схватила меня за руку и повела по лестнице. От ее прикосновения пальцы мне обожгло.

Сняв с моего плеча торбу, Халлы вытянулась, будто тетива лука, и легко дотронулась ладонью до моего плеча.

— Вот ты и в городе!

Она ни секунды не могла усидеть на месте. Поправила подушку на кровати, выдвинула и задвинула ящик тумбочки, провела гребнем по волосам, схватила с подоконника чайник, белый в красных розах, убежала с ним.

На тумбочках и подоконниках — везде громоздились стопки книг.

Халлы с тем же лихорадочным оживлением впорхнула в комнату.

— Я тебе так рада! Ко мне ведь никто не приходит. Раньше навещал отец. Но сейчас мы в ссоре.

— Он хочет жить по-старинному, распоряжаться тобой! — вырвалось у меня с ожесточением. — Женщина для него низшее существо!

— А для тебя?

— Да я для своей матери на все готов!

Она задумалась на мгновение и вдруг со смехом сдернула с меня кепку, растрепала волосы, ухватила за чуб и притянула к себе. Я едва не потерял равновесия.

— Не балуйся. Какая ты стала озорница!

— Не хочешь, чтобы я свою силу показывала? А я все могу, вот тебе! Захотела учиться — учусь. Надо было — отца ослушалась.

— Ты не сама все это придумала. — Я невольно нахмурился.

— А кто мне помог, братец Замин?

— Не называй меня братцем.

— У-у, бука. Думаешь, испугалась твоих насупленных бровей? Теперь я ничего не боюсь. Ты сам меня бойся.

Она шутливо замахнулась. Я перехватил ее руки, и маленький сжатый кулачок потерялся в моей раскрытой ладони.

— Вот и все твои силы кончились.

Она тихонько освободила руку, отошла к окну. Оглянулась — выражение лица изменилось.

— Я хочу подарить тебе книгу.

Обложка показалась знакомой, я видел такую же за стеклом витрины: богатырь борется с тигром.

— Вот какие юноши бывают, Замин. Убил свирепого тигра и надел на себя его шкуру.

— Я не знаю этой истории.

— Он сделал так ради любви… Знаешь, со мною рядом живет девушка, у нее есть жених. Возвращаясь со свидания, всякий раз хвалится, что он покорно сносит все ее капризы. «Больше любить будет», — повторяет она.

— Но ты ведь так не будешь поступать со своим женихом?

— Нет, братец. Обещаю. Я возьму веревку, обмотаю своего милого, взвалю себе на спину, как вязанку дров, и понесу хоть на край света…

— Опять «братец»!

— А как?

Я не ответил. Молча полез в карман, поднес к ее глазам сверкающие бусы.

— Это тебе.

Она вспыхнула, покраснела до корней волос. Даже по лбу и шее разлился огонь. Отступила на шаг, словно в испуге:

— Не надо.

— Значит, у тебя уже есть нареченный?! — В ярости я сжал бусы и хотел швырнуть их на пол. Она вцепилась в запястье.

— Никаких нареченных. Ты мой братец, мой гага, и все. Больше мне никто не нужен. Я вообще не выйду замуж.

— А как же Селим? Ведь он писал тебе письма.

Она опустилась перед кроватью на колени, достала плоский деревянный чемоданчик, открыла его и выложила передо мною бумажный сверток.

— Читай, гага.

На одном листке было написано: «Я все узнал. Техникум трехгодичный. Дают койку в общежитии. Есть столовая». На втором: «Почему ты не решаешься? Время уходит. Если сама не можешь вырваться в город, передай документы, я отвезу их». Третий листок уговаривал: «Отец твой колеблется, потому что боится расходов? Успокой его: ты будешь получать стипендию. Неужели наши девушки так беспомощны и трусливы? В других селах уже трактористки есть, ходят в брезентовых штанах, никого не боятся…»

Последнее письмо было более длинным. Я читал его медленно. «Все складывается для нас хорошо. Скоро я получу повышение, фаэтон будет в моем распоряжении. Тогда смогу подвозить тебя в город и обратно хоть каждый день. Можем и еще кого-нибудь брать по дороге, чтобы отец твой не подумал ничего худого. Не печалься, все уладится. О тебе могу говорить только с Замином, он мой верный помощник. Что бы мы делали без него? Будешь учиться в городе, побеседуем обо всем спокойно. Я многое должен сказать тебе. Сожги письмо, не надо, чтобы оно попало в чужие руки. Хотя душа моя чиста и я ничего плохого не замышляю». Подпись была странная: «Соловей».

Я поднял голову и встретил пристальный, изучающий взгляд Халлы. Несколько секунд наши взгляды скрещивались. Наконец я выдавил с кривой усмешкой:

— Больше вы в Замине не нуждаетесь? Скажи правду, он часто приходит сюда? И почему ты не сожгла письмо, как он велел? Пепел смешала бы с водой, а воду выпила, как святую…

Тут я понял, что издеваюсь над дядей Селимом. Поспешно добавил:

— Нет, он хороший человек. Приютил нас, бездомных, а то орлы давно склевали бы наши головы.

— Разве это касается меня? — надменно возразила Халлы.

— А если бы я умер?

— Думаешь, весь мир оденется по тебе в траур?

Я знал, вспыльчивость Халлы быстро проходит. Подобно весенней тучке — налетит, напустит на землю мрак, разразится трескучим громом, прольется звонким дождем — и все.