Планета матери моей - [169]

Я возвратился домой, поняв, что больше искать нечего. Безвестную кость положил в коробочку и решил похоронить рядом с материнской могилой. Пусть скорбь ее души утолится! Земля соединит их с братом. Но тут-то и начинаются мытарства: мне отказывают в клочке кладбищенской земли! Требуют свидетельства о смерти Навруза. Я принес старое извещение о том, что брат пропал без вести. Мне засмеялись в лицо. Бессердечные люди ничего не хотят понять! Завет матери для них пустая блажь…

Заразившись волнением Альпа, я позвонил Сейранову, велел срочно собрать ко мне в кабинет всех работников отдела пропаганды. Пригласил и Латифзаде.

— Захватите проект обелиска памяти погибших в Великой Отечественной войне, — сказал ему. — Вы ведь сможете оторваться ненадолго от текущих дел?

Латифзаде с неудовольствием отозвался:

— У меня на столе ворох бумаг со вчерашнего дня. Сижу не подымая головы.

— Сегодня мне уже довелось слышать такое выражение: бумажные люди. А что, если нам бросят в лицо, что у нас бумажные души?

Я мог ожидать отповеди второго секретаря в обычной его манере: он любил засыпать собеседника цитатами, «подвести теоретическую базу». Поэтому, не дав ему вымолвить ни слова, я продолжал:

— В проекте памятника нужны изменения. Центральной должна стать фигура скорбящей матери. Ведь это она отправляла сыновей на фронт и она оплакивала их над безымянными могилами.

— Мне ваша поправка представляется неверной.

— Почему же?

— Форма вытекает из самой задачи: памятник погибшим. А вовсе не членам их семей!..

Позже, когда все собрались в моем кабинете, спор продолжался. Я пытался разъяснить:

— Мать не только символ Родины. Она олицетворяет победу женщины Востока над вековыми предрассудками: больше не носит чадры, ее лицо открыто. Женщина стала опорой тыла. И, наконец, разве не любовью к матерям были вдохновлены на подвиги солдаты?!

Латифзаде обвел присутствующих красноречивым взглядом, призывая оказать ему поддержку. Но я выбил у него инициативу:

— Выскажитесь, товарищи. Прав я или не прав?

Кто-то уклончиво обронил, мол, надо прежде узнать мнение скульптора.

— При чем тут скульптор? — вскинулся Латифзаде. — Речь идет о правильности политического направления.

— Но оно воплощается именно в искусстве художника, — упрямо повторил молодой инструктор райкома, который и прежде не мог сработаться с Латифзаде. — Терпение и доброта наших матерей безграничны. Вчера ко мне приходила старушка, которую единственный сын покинул буквально на произвол судьбы. Я был возмущен. Позвонил в суд и просил помочь оформить ей исковое заявление на алименты.

Я с сомнением спросил:

— И она пошла в суд?

— Не знаю. Не проверял. Думаю, что да.

— А я думаю, что нет. Вы не поняли: она хлопотала не ради денег! Ей хотелось вернуть сына, ощутить его любовь. Безутешная мать доверила свою печаль нам, райкому. А мы не поняли ее!

Мне бросилось в глаза бледное лицо Альпа. Он сидел молча в сторонке. В нескольких словах я рассказал историю Навруза.

— Эту многострадальную косточку, — закончил я, — мы положим под монументом, на котором будет высечено среди прочих и имя Навруза. Раз уж для него не нашлось клочка кладбищенской земли!

В большом волнении Альп приподнялся:

— Я не во всем вам открылся, товарищ секретарь. Эти могильщики… они хотели получить взятку! За деньги, сказали, мы и пустой воздух похороним!

Он резко отвернулся. Было видно, как сжались зубы, как каменно вспыхнули его желваки.

— А что ответили вы?

— Я… не знаю, как это произошло, но обида за брата была слишком велика. Схватил одного из них за ворот и швырнул к стене. Наверно, убил бы, если бы нас не разняли.

— Хорошо, что разняли. Мы устроим общественный суд над ними. Нужна строгая ревизия кладбищенских дел.

— Я приоткрою вам их жульническую механику! — с жаром продолжал Альп. — Ведь что они творят? Свободную землю в центре кладбища занимают фальшивыми захоронениями, даже надгробные камни ставят с какой-нибудь тарабарской надписью — мол, все равно никто не станет проверять! Тех, кто их не подмасливает, уверяют, что все места заняты: идите сами посмотрите. А за большую мзду пустая могила тотчас открывается. Спекулировать на мертвых?! Разве такое придет в голову нормальному человеку?..

Оставшись один, я стал невольно размышлять о путях зла. Оно кажется нам всемогущим и всеобъемлющим лишь до того мгновения, пока против него не ополчиться всем миром. Тогда сразу становится явной его ничтожность. Правда, жулики, взяточники, мздоимцы не теряются; громче других они вопят о торжестве социалистической морали. Не так-то просто различить в общем хоре фальшивые голоса!

Но почему же простых и скромных людей мы выслушиваем столь редко? Годами не замечаем добросовестность тех, кто не умеет — да и не станет! — рекламировать себя? Обращаем внимание лишь на поверхность явлений и близоруко путаем хорошее с плохим? Это недопустимо. Неужели всякий раз люди, подобные Альпу, должны останавливать нас на дороге?..

12

Однажды Латифзаде явился ко мне прямо-таки с ультиматумом:

— Я обязан поговорить с вами открыто, как опытный кадровый партиец. Ваши методы работы порочны, товарищ Вагабзаде! Предупреждаю: это не приведет ни к чему хорошему. Теперь вы уже посягаете на Устав сельскохозяйственной артели! Вам этого не простят.