Планеры уходят в ночь - [47]

Он помнит, как унижался перед Мессиожником, как со стороны деревни, примыкающей к аэродрому, разгребая снег, сползал к оврагу, как терзал тупой ножовкой стальные нити выброшенного на свалку троса, понимая, что это не нужно Мессиожнику. И когда пришел к тому с заглушкой, покрытой ржой и кровью с рук, кладовщик еще раз сыграл комедию: развернул ведомость, сделал вид, что сличает номер на заглушке с записанным, поздравил «с благополучным возвращением!».

Всю жизнь Костюхин мечтал высоко взлететь и в прямом и в переносном смысле. Хотел в авиацию, но родители заставили поступить в институт и закончить его. Он стал филологом не потому, что любил литературу, он угождал родителям, получая высшее образование. Во всем городе дипломированных было немного.

Война нарушила размеренный ход жизни, но помогла все-таки попасть в авиацию. Но он уже не любил ее так, как в юности, она стала для него просто перспективным родом войск.

Костюхин посмотрел на заглушку. «Надо встать. Найти в себе силы. Но если я сознаюсь…»

– Вы представляете, чем грозит ваше обвинение моим товарищам по экипажу? – спросил-он.

– Получат заслуженное. – Донсков помолчал, потом сказал просто, по-товарищески: – Повинную голову меч не сечет.

– Категорическое суждение юности, – грустно улыбнулся Костюхин. – Лита! – крикнул он. – Гости немедленно уходят. Проводи.

Аэлита вышла из комнаты сразу, будто стояла за дверью. Взглянула на Донскова печально, проводила ребят до вешалки и вялыми руками подала куртки.

– Разговор возобновим через три дня, но тогда уже в другом месте, – крикнул Романовский Костюхину.

– Вы забыли на столе свое вещественное доказательство, – глухо донеслось из комнаты.

– На память вам, – сказал Донсков.

Глава 8. Операция «Тихая ночь»

Аэропоезда СБ – А-7

Солнце переплавило снег в весенние ручьи. Они умчались в Волгу, июньский жар подсушил их русла. В начале июля три зеленых транспортно-десантных планера «Антонов-7» загружались на взлетной бетонной, по краям заросшей высокой травой, плотно забившая аэродром полосе. Красноармейцы войск НКВД с трудом вталкивали в узкую дверь одного из планеров брезентовый мешок. Владимир Донсков осматривал буксирный замок. В белом подшлемнике, синем хлопчатобумажном комбинезоне, добротных яловых сапогах он выглядел внушительно. На широком ремне – кирзовая кобура с пистолетом, десантный нож. Горловыми ремешками приторочен ребристый танковый шлем.

Большое солнце, рассеченное тонкой грядой облаков, катилось к горизонту. На подножке разболтанной полуторки к планеру подъехал авиамеханик. Он спрыгнул и помог красноармейцам вытащить из кузова автомашины несколько газовых баллонов, пучки тонких строповых веревок, квадратные маты, сплетенные из тонкой лозы. Все хозяйство перегрузили в планер. Механик сбросил на землю широкое трубчатое колесо с намотанным стальным тросом и один конец троса присоединил к буксировочному замку.

Владимир отошел в сторону, закурил. Стянул с вихрастой головы подшлемник, вытер им потное загорелое лицо, погладил пальцем редкие усики над потрескавшейся сероватой губой. Дым от папиросы лениво тянулся вверх.

Послышался шум моторов. С дальнего конца аэродрома рулили три скоростных бомбардировщика, колес не было видно, и казалось, они плывут по темно-зеленой воде. Выскочив на бетонку, самолеты красиво развернулись перед планерами, прокатили немного и выключили двигатели. К их хвостам механики подцепили тросы. К Донскову вразвалку подошел маленький худощавый лейтенант в широченных галифе и кожаной куртке. Глядя снизу, спросил:

– Ты старший? Здорово! Командир звена из Особой.

– Старшина Донсков! – представился Владимир.

– Карты в засургученном пакете, могу раскрыть их только за сорок минут до взлета, – лейтенант взглянул на часы, – еще шестнадцать минут томиться! Так к партизанам? Или как?

– Вроде бы.

– Ночка черная проклевывается, лети аккуратнее, хвост не оторви. Не дай бог придется отцепить твою телегу.

Владимир вспомнил Костюхина. Рядового Костюхина, который в конце июня вернулся в свою часть с желтой нашивкой за тяжелое ранение и медалью «За боевые заслуги», Аэлита ждала его. Освобожденный по состоянию здоровья от воинской службы, он устроился по старой специальности на кафедру западноевропейской литературы университета. Встретил его Владимир на аэродроме. Костюхин почти грудь в грудь столкнулся с Владимиром в узком коридоре штаба. Остановился, долго насупившись смотрел в глаза, потом, протянув тяжелую руку, сказал: «Так и живи, парень!»

– Чего не отвечаешь? – услышал Владимир рассерженный голос лейтенанта. – Оглох? Какую высоту держите без кислорода?

– Больше пяти тысяч не набирайте.

– Та-ак… – Лейтенант взглянул на часы и выдернул из планшета большой серый пакет. – Еще две минутки, еще две минутки, – нетерпеливо повторял он, рассматривая пакет, и даже поднес его к остренькому носу, понюхал. – Вскрываю!

Отойдя в сторону, Владимир посматривал на здание штаба, откуда должны подъехать его товарищи Романовский и Кроткий.

– Э-э! – лейтенант был разочарован и обижен, как ребенок, получивший не ту игрушку, которая ему нравилась. – Здесь только курс и место отцепки! Стоп! Сам додумался… После отцепки протопаешь без меня верст семьдесят, если по курсу, сядешь где-то в районе…