В воскресный день Сенной базар похож на растревоженный улей: сунь палец – ужалят. Так думал Ефим Мессиожник, подходя к толкучке, в которой действительно сновали подозрительные типы, жирующие на бедах войны.
– Чаво надо? Чо имешь? – заступил дорогу небритый парень и, лениво подождав, пока Мессиожник презрительно измерит его взглядом от сломанного козырька смятой военной фуражки до сапог-гармошек, исчез.
– Кто угадает карту, получит за рупь три красненьких… Три по тридцать за рупь! Попытай счастья… – звенел детский голосок в правом ухе, а слева тихо, почти умоляюще: – Серебряная. От мужа осталась, упокой его, боже! – Повернулся Мессиожник, видит: согбенная старушка в драном сером полушалке крестится, а в сморщенной ладони ее круглый кусочек белого металла – царская медаль.
– Зачем так, мать?
– Не украла я. От мужа осталась. Ерой был… Хлебцем возмести или маслицем.
В кармане у Мессиожника три солдатских пайки хлеба, взял, когда ехал на товарную станцию разгружать вагон с запчастями для самолетов. Думал, задержится – пожует. Не пришел вагон. На обратном пути остановил Ефим полуторку у Сенного базара, слез, пошел хлеб на табак для ребят сменять.
– Нате, бабуся, – протянул он ржаной ломоть.
– Мало, касатик, серебряная она, на зуб пробовала!
– Я ж вам так даю, бесплатно.
– Нет, и нет, и нет, я не нищая, тогда возьми, возьми, голубок, – сунула в руку ему медаль, и он еле успел удержать старушку, отдал последние два куска.
Собрался уходить, а перед ним тот же парень в мятой военной фуражке подрагивает коленкой в широкой брючине, скрипит носком новенького сапога.
– Положил я на тебя глаз, кореш. Если нужна будет медалька этой войны с документом, с утра к пивному ларьку жмись, засеку. Где вкалываешь-то? Фабричный? Ну, ну, не особенно-то буркалами блести…
– Па-а-труль! – заголосила баба, обвешанная стираными солдатскими штанами.
Вмиг поредела толпа, и будто рассек ее надвое истошный вопль. В «просеке» Мессиожник увидел курсантов из военно-планерной школы, где он работал по найму заведующим складом запасных частей. Знакомые ребята Владимир Донсков и Борис Романовский, в новенькой полевой форме, с красными повязками на рукавах, придерживая ремни карабинов у плеча, медленно двигались прямо на него…
– Ты чего здесь потерял, Фима? – спросил Донсков.
– Да вот… – посмотреть, – не сразу нашелся Мессиожник. – Хотел хлеб на табак разменять.
– Не связывайся с охламонами. Мы уже двоих самогонщиков выловили. Куда сейчас?
– Домой пойду, Володя.
– Тебе хорошо, а нам здесь торчать до захода. Служба!.. Ну, пока, Ефим!
– До завтра! – попрощался и Романовский.
Курсанты сочувственно посмотрели вслед Мессиожнику, их сверстнику, которого никогда не возьмут в армию. Он уходил, чуть припадая на правую, Кроткийкую с рождения, ногу.
…К вечеру с юга пополз туман, медленно растекаясь по берегам Волги. Блекли случайные огоньки затемненных улиц, нахохлились и полиняли домики в Глебучевом овраге под Соколовой горой. Город затягивался серым покрывалом, тонул в настороженной тишине.
Быстро темнело. Владимир Донсков и Борис Романовский неторопливо поднимались в гору по узкой тропке, виляющей в зарослях бересклета и акаций.
Донсков шел, нагнув голову, но ветки то и дело пытались сорвать натянутую до ушей пилотку, царапали руку, выставленную перед лицом.
Романовский проходил кустарниковые туннели согнувшись.
– Вов? Ты серьезно задумал насчет «мертвой петли»?
– Заяц трепаться не любит.
– А рассыплешься?
– Мне же сегодня цыганка сказала, что умру на мягкой перине.
Вспыхнул прожектор, белым глазом прошарил кусты, и над военным городком повис тревожный вой сирены.
– Володя, прибавь газ! – Романовский легко толкнул товарища снятым с плеча карабином.
Они прибежали в казарму и сразу натолкнулись на дежурного командира.
– Парный патруль прибыл из города. На Сенном базаре и в подворотне ка Горной улице были задержаны два спекулянта и сданы в комендатуру. Больше происшествий нет! – доложил Донсков.
– Как самочувствие?
– Нормально.
– Тогда в строй!
Здание гудело от топота солдатских ног. Хлопали дверки ружейных пирамид. Сухо щелкал затвор, приклад стучал о бетонный пол – боец в строю.
– На сей раз тревога не учебная! – сказал дежурный командир, и в шеренгах затих последний говорок. – Наше подразделение выделено для облавы на ракетчиков в районе нефтеперерабатывающего завода. Делимся на три группы. Первую возглавляю я. Вторую – лейтенант Дулатов. Третью – старшина летной группы Кроткий. Машины подойдут к воротам.
