План Диссертанта - [29]

Больше всех, конечно, в США страдали эмигранты, в том числе и переселенцы с Финляндии. Их лишения, некогда преуспевающих земледельцев и деревопереработчиков, были просто ужасны. Протестовать было нельзя — понятые могли забить до смерти любого организатора. И тут на «помощь» пришел Антикайнен.

Власть решила: пусть будет какой-то неизвестный финн за океаном, чем последователи недорослей Бонни и Клайда, снискавших себе популярность истреблением полицейских, ограбление банков и швыряние деньгами.

Собираться в демонстрации в поддержку Тойво не возбранялось, и они проходили по всем крупным городам, а самая организованная и крупная манифестация состоялась в Нью-Йорке в ноябре 1935 года. Пожалуй, главной целью этих сборищ, помимо заявленной защиты Антикайнена, было то, что люди, в общем-то, достаточно разобщенные, смогли контактировать между собой.

Их разговоры, обсуждения и обмен слухами способствовал в немалой степени тому, что финны потянулись обратно в Европу. Да, что там, в Европу — они поехали в Советскую Россию. Продав за бесценок свой кров, погрузив на пароходы бездействующее оборудование, они отправлялись в Питер, то есть, конечно же — в Ленинград. И оттуда, получив от Советского правительства кредиты на организацию производства, они разъехались по Карелии и Ингерманландии. Почему-то близость к государственной границе былых финских граждан тогда власти не смущала. В Олонце и деревнях, в самом Петрозаводске начали создаваться коммуны переселенцев. Первый водопровод, несмотря на саботаж и откровенное вредительство революционеров-ленинцев, в Петрозаводске создали именно финские рабочие руки, объединенные в слесарные мастерские и инженерное управление.

И все знали об Антикайнене, его авторитет был велик. Не так, конечно, как у Сталина, но все же. Великий вождь и учитель разрешил пропагандистской машине немного покрутиться, склоняя на все лады имя «красного финна».

«Кто такой Тойво Антикайнен?» — спрашивали в Памире местного жителя, который помимо традиционного басмачества еще подрабатывает в каком-нибудь «аулкоме». Тот, сощурив глаза, укажет на горный пик. «Это», — скажет он. — «Тойво Антикайнен».

Действительно, назвали гору именем легендарного командира красных лыжников. Величественная скала, упирающаяся в небо, не так далеко от Пика Коммунизма. Авторитет!

Забирают с улицы несчастного колхозника, который, отчаявшись от трудодней, налакался сы-ма-гона и опал, как озимые, возле почтамта. «С какого колхоза?» — спрашивает возмущенная общественность и народная дружина. «С имени Тойво Антикайнена», — невнятно, но очень гордо отвечает колхозник.

Таких предприятий, носивших имя финского борца за мировую революцию, по всей стране Советский Союз было не один десяток. Авторитет!

Едет, подпрыгивая на ухабах, телега под управлением немытого возницы, лошадь испуганно озирается по сторонам. «Где, черт побери, эта улица?» — спрашивают они хором проезжающую мимо машину. «Какая, дядя?» — уточняет водитель, нажав на тормоза. «Улица имени Тойво Антикайнена». «Так за углом, валенок. Карту купи!» — степенно бросает шофер и поддает газу.

Во многих городах Советского Союза была такая улица. А кое-где и поныне есть. Авторитет!

Тойво превратился в живую легенду, а его имя символизировало «сопротивление фашизму в классовых битвах». Где нашли фашистов в Суоми? Наверно, не совсем внимательно смотрели замечательный фильм «За нашу Советскую Родину», где Олег Жаков с проницательным и мудрым взглядом предстал в образе финского патриота. «Мочи козлов!» — бросал клич экранный Антикайнен, и бойцы кричали: «Мочи!» А также зрители в кинозале повторяли на разные голоса: «Мочи!»

Литература тоже не заставила себя долго ждать. По заданию партии Геннадий Фиш написал повесть «Падение Кимасозера». Писатель, обладающий отменным коммунистическим чутьем, написал про лыжный поход, ни черта не соображая о таком способе передвижения, как лыжи. Да разве это было важно?

Важно было то, что в середине тридцать пятого года вряд ли нашелся бы в Советском Союзе, Европе и Соединенных Штатах Америки культурный человек, не знавший имя Тойво Антикайнена. Собирались такие культурные люди группой и гадали: повесят — не повесят, расстреляют — не расстреляют? Ставки, как водится, три к одному. Один — это на то, что оставят в живых.

Однако свидания с Антикайненом в тюрьме продолжали оставаться под запретом. Посещение Пааво Нурми было единственным исключением, и начальник тюрьмы подготовил распоряжение, чтобы до неудобного заключенного не мог добраться никто, какой бы звучной международной фамилией он, или, даже, она, ни обладали. Для свидания требовалось специальное разрешение министерства юстиции. Карманная организация правительства Финляндии прямого отказа никому не давала, но условия ставила такие, что жизни не хватило бы их выполнить.

Тойво узнавал о своей популярности от своего адвоката. Это было сначала. Потом приноровился и начал догадываться об очередном успешном сборе подписей за отмену смертной казни по тому, что его непременно сажали в карцер.

Антикайнен даже не спрашивал, отчего его снова тащат в сырой тесный каменный мешок. Значит, где-то опять требовали гуманного суда в его отношении.