Пламя и ветер - [173]

7

К учительнице Лиде Рандовой уже давно подъезжал чиновник Пухольд. Сначала он будто невзначай, повстречав ее, низко кланялся, останавливался осведомиться о здоровье Лиды и говорил, что она отлично выглядит.

Девушка отвечала ему слегка иронически.

Но эти случайные встречи и разговоры становились все чаще, и Лида привыкала видеть Пухольда и даже стала ловить себя на мечтах о том, что они вдвоем живут в ее зеленом домике. Ей не приходится изо дня в день, в любую погоду, идти за город, в школу, у нее ребенок... От Пухольда? Нет, с этим она не могла смириться. Вздор, совершенный вздор! Ей не нравились ни его рот, ни нос, ни усы, ни развинченная походка, ни глупые разговоры. Если она выйдет замуж, то совсем не за такого человека.

Лида вздыхала, размышляя об этом, и вспоминала свои былые грезы. Петр, Петр! Чудесный юноша, достойный первой девической любви, талантливый поэт, несомненно способный стать новым Махаром или Совой. Лида уже давно оплакала свой неудавшийся роман и все же не раз еще вздыхала, слыша новости о Петре. О нем говорили с насмешкой, — мол, пошел работать землекопом, рассказывали, что он картежник, А теперь Лиде сообщили, что Петр влюблен в барышню Голинову.

Какую такую барышню? Ведь она еще совсем девчонка! Что он в ней нашел? Ну, правда, она сложена не по летам и смугла, как южанка. Разве что этот цвет лица?.. А не преподнес ли он ей те стихи, что когда-то были написаны ей, Лиде?

Я восславляю грудь Твою

и наших уст слиянье,

и страсть, которой не таю...

Лида видела однажды, как Петр и Ева шли куда-то на Червене холмы. Почему родители не запретят ей... Рано еще такой девчонке заводить романы! И Лида снова терзалась ревностью.

— Слушайте, — сказала она Пухольду, когда они, гуляя в воскресенье, проходили мимо больницы. — Не кажется ли вам, что Хлум какой-то... Она подыскивала какое-нибудь резкое слово, чтобы унизить Петра в собственных глазах, но запнулась и сказала то, чего даже не думала, — ...какой-то романтик?

— Я знаю, что он в тяжелом состоянии, неизвестно даже, поправится ли, — невпопад ответил Пухольд. Видно, он тоже думал о Хлуме и откликнулся на собственные мысли, а не на вопрос спутницы. Но тут же спохватился. — Романтик, вот еще! Может быть, вы скажете, что он герой нашего времени? Ничего подобного! Романтика теперь не к месту, она попросту никому не нужна.

— Вы меня опять не понимаете, — вскинула голову Лида. — Я хочу сказать, что сейчас подлинная романтика — в труде, которым люди зарабатывают свой хлеб.

— Ах так! Тогда вы не понимаете Хлума. Мне он всегда казался человеком, который зашел в тупик. Не знает, как выбраться оттуда, и бьется головой о стену.

— Ничего подобного. Вы его совсем не знаете!

— Я в Ранькове всех знаю, как же мне не знать этого мальчишку, — высокомерно усмехнулся Пухольд.

— Почему мальчишку? Петр больше мужчина, чем вы, — отрезала Лида, решив: «Ну и обижайся, если хочешь».

Но Пухольд не возразил, он молча проглотил пилюлю.

У входа в больницу стояла толпа посетителей, все больше деревенские. Привратник впустил их, и люди устремились в здание.

— Навестим его, — вдруг решила Лида и взяла Пухольда за локоть.

— В больницу вы меня, милая барышня, не заманите, — уперся тот. — Не люблю я эту юдоль печали, это сборище болящих.

— Вы, случайно, не падаете в обморок при виде крови из носа? Ну так ждите меня здесь, чувствительная душа! — Лиде вдруг стал неприятен ее спутник, она отвернулась от него и исчезла в толпе.

Пухольд прохаживался около больницы, сердито тыча тросточкой в песок и покусывая усы.

«Старая симпатия Рандовой к этому современному романтику, оказывается, еще не угасла», — думал он. Ему-то это известно, еще бы, ему все известно.

Если она долго проторчит там, в больнице, у этого мальчишки, пусть не воображает, что он, Пухольд, скроет свое недовольство. Он даст ей понять, что думает по этому поводу.

Но Лида тотчас вернулась. К Хлуму еще не пускают, он никого не узнает. Она только приоткрыла дверь в палату, увидела его бледное лицо, но сестра милосердия тотчас выставила ее. Никого к нему не пускают, только эта девчонка Ева Голинова уже там, сидит с ним рядом, ей позволили, наверное, по протекции...

Лида вернулась к Пухольду раздраженная.

— Я вам дам сегодня десятый урок эсперанто, — сказал тот. — Очень важный материал!

Молодая учительница сердито посмотрела на своего спутника, хотела ответить колкостью, но вместо этого у нее вырвалось:

— Я предпочла бы ухаживать за Петром, чем учить эсперанто.

Пухольд не сдержал усмешки:

— Ухаживать за ним следовало бы Кларе Схованковой, у них когда-то были близкие отношения, что, надо думать, вам известно, Лидушка.

— Ничего об этом не слышала. Знаю, что одно время он был очень несчастен, но безусловно не из-за Клары. Вы говорите, что они вместе ходили на прогулку? Ну и что ж? У нас всегда делают из мухи слона. Может быть, он гулял когда-то с Кларой, только и всего.

— Я наверняка знаю, что этот ваш Петр по ночам бывал у мадемуазель Фассати.

— Вот видите, какой вы: сразу же «ваш Петр»! А кто вам рассказал насчет него и Клары? Вернее, кто вас разыграл?