Пламя и шелк - [106]

Петер резко остановился.

– Конечно, я ненавижу его за это. Но он не предатель, и Мадлен любит его. И я ничего не могу изменить.

– Она не сможет любить покойника, – ответила Гислинде абсолютно спокойно. – Лукас вскружил ей голову, в этом он всегда был мастер. Он умеет льстить женщинам. Но если его не будет на твоем пути, ты легко сможешь убедить Мадлен вернуться к тебе. Твое сообщение о расторжении помолвки разбило мне сердце. Я не буду это терпеть, Петер. Ты мой сын, ты – все, что у меня есть. Когда ты несчастен, я страдаю вместе с тобой. И поэтому я побеспокоилась, чтобы все вернулось на круги своя. Тебе нужно только немного поднапрячься, чтобы снова быть рядом с ней. К девочке вернется здравый рассудок, я в этом абсолютно уверена.

– Здравый рассудок? Мать, вы сошли с ума? – Петер снова разозлился и сорвался на крик. – Отец, вы знали об этом?

Эразм фон Вердт ответил не сразу.

– Нет. Гислинде, ты меня удивляешь. – По его голосу трудно было определить, был ли он доволен или рассержен. – Но это объясняет теперь многое. – Он снова помолчал. – Имела ли ты какое-то отношение тогда к обвинению, которое дочка Клетцгена предъявила Кученхайму?

– А мне нужно было сиять от счастья, что нашей невесткой станет эта развратная сучка? Дочь нищего сапожника? Без приданого? Которой не хватило ума предохраняться, чтобы не забеременеть?

– Что? – Эразм был окончательно сбит с толку. – Какая невестка, почему? Петер, ты что…?

– Нет, ради бога, Петер здесь ни при чем. – Гислинде фыркнула. – Людвиг, раздолбай, переспал с ней. Мальчик всегда отличался своей безудержностью, и она этим воспользовалась. Иначе бы она вряд ли забеременела, верно? Она это все подстроила.

– Мать, я не могу поверить в то, что слышу. – Мадлен почувствовала, насколько ошеломлен был Петер.

– Что еще? Если бы она не забеременела, мне не пришлось бы в это вмешиваться. Но если бы выяснилось, что Людвиг – отец ребенка, а она бы точно выдала его, чтобы добиться своего, тогда ему пришлось бы жениться на ней. Фон Вердт, ты прекрасно понимаешь это, и не надо на меня смотреть так недоверчиво. Я должна была позволить случиться такому с нашей семьей? Дочка сапожника? Я тебя прошу! Она сразу же согласилась мне помочь, как только я пригрозила, что смогу избавить ее от этого грязного маленького ублюдка, которого она носила в своем чреве. Старый потрепанный дурак, которого она получила в мужья, был для нее настоящим подарком. А я тем самым убила двух зайцев одним выстрелом. Избавила Людвига от этой мерзкой бабы, а Кученхайм исчез с горизонта. Я же видела, как он уже тогда вертелся вокруг Мадлен. Из этого не будет ничего хорошего, сказала я себе. Мадлен предназначена для моего Петера и никому другому не достанется. Она обязана принести счастье ему, а не этому трижды проклятому несчастному торговцу кожей.

Эразм кашлянул.

– Ох, женщина, женщина, никогда не ожидал от тебя такого. – Невозможно было понять, как он относится к таким откровениям своей жены.

Петер же, напротив, был полностью ошеломлен.

– Так вы манипулировали всеми нами, мать? Пытались посадить Кученхайма в тюрьму, чтобы держать его на расстоянии от Мадлен?

– Ну, как говорят, двух зайцев одним…

– Перестаньте об этом! Вы мне противны. Так нельзя, нельзя дергать людей за веревочки, заставляя их танцевать, как в театре марионеток.

– Да ладно. Я только кое-где кое-что подтолкнула в нужном направлении, об этом даже говорить не стоит. Особенно когда речь идет о счастье моих сыновей. Теперь тебе только нужно выступить против Кученхайма, и потом…

– Замолчите же, наконец! Я не сделаю этого. Моя честь не позволяет мне.

– Твоя честь? Он вытер ноги о твою честь, когда увел у тебя Мадлен. – Интонации Гислинде были полны отвращения.

– Мадлен не любит меня. И ваши гнусные интриги ничего не смогут изменить.

– Вот только не будь таким упрямым. Конечно, она тебя любит, она всегда тебя любила. Как только Кученхайм пропадет с ее глаз долой, так быстро и из сердца испарится вон.

Мадлен казалось, что ее сердце сейчас выскочит из груди. Она свела ладони перед губами и подавила рвущийся наружу стон. При этом нечаянно толкнула локтем дверь – и окаменела.

В гостиной наступила тишина, спустя мгновение дверь резко распахнулась, и перед Мадлен вырос Эразм фон Вердт. Увидев Мадлен, он громко прокашлялся.

– Ну-ну, посмотрите, кто тут у нас! – С непроницаемым выражением лица он отступил в сторону, и все в гостиной смогли увидеть, кто их подслушивал.

Мадлен замерла в двери, однако когда она увидела Гислинде, которая расслабленно восседала, облокотившись на спинку мягкого стула, ее нервы сдали. В порыве ярости девушка подбежала к матери Петера, которая могла стать ее свекровью, и со всей силы отвесила ей пощечину.

Голова Гислинде дернулась в сторону, и она закричала не только от боли, но и от возмущения. Схватившись рукой за щеку, она зло уставилась на Мадлен.

– Опа! – Фон Вердт схватил Мадлен за руку и оттащил в сторону, чтобы та не ударила его жену еще раз. – Мне кажется, ты этого заслужила, моя дорогая супруга.

– А ты вот так просто позволяешь, чтобы эта фурия меня била?

– Эта фурия – та, которую ты так мечтала видеть своей невесткой, не забывай об этом. – Качая головой, он рассматривал Мадлен. – И что же ты тут делаешь, девочка?