Пламя Атлантиды - [36]

Лаэртия моргнула, не успев отреагировать на ее быстрый полет — казалось, ничего не было, но едва заметный дымчатый след говорил о том, что падение метеорита не было игрой воображения.

— Юг! — задумчиво проговорила матриарх, определив приблизительную траекторию падения звезды. — Смута Лассирии или же нечто иное?

Она не успела произнести последнее слово — энергетическое поле сферы пошло более ощутимой рябью, и тело встрепенулось, принимая пульсацию необъяснимого силового потока. Сотни бабочек затрепетали в солнечном сплетении, по позвоночнику прошла дрожь приятного предвкушения.

— Знак! — едва не рассмеялась матриарх, склонившись в ритуальном поклоне, а затем быстро развернулась и покинула круг огня. Плащ соскользнул с ее плеч на мрамор напольной плитки, и молодая женщина распахнула ворота, ступая на гладкую брусчатку.

Жрицы Хроноса прервали свою молитву, подняв на матриарх взгляды, полные надежды.

— К добру и благодати! — уверенно известила Лаэртия Справедливая. — Гнев Хроноса миновал нас, и это благая весть!..

ГЛАВА 7

Спаркалия

Ласкающий накат волны накрывает первозданной эйфорией, кипятит кровь ожиданием высокого и неподконтрольному разуму удовольствия. Тонкие пальцы самой жестокой и непримиримой воительницы Атланты, которую привыкли бояться и вожделеть одновременно, сжимают шелк покрывал до запредельного напряжения каждой фаланги — ничего не значит эта мимолетная боль, особенно сейчас, когда мужские ладони накрывают пылающую кожу подчиняющим жестом агрессивной ласки, скользят по смуглому телу женщины маршрутом первозданной страсти и самого тесного единения не только тел, но и душ. Пламя свечей и факелов мечется по замкнутому периметру царских покоев, скользит пурпурными отблесками по потолку и стенам, расцвечивает покрытую испариной кожу двух слившихся в объятиях любовников в цвет чистейшего солнечного металла.

Стерлись изначальные грани между «допустимо» и «недопустимо», «можно» и «нельзя», «вероятно» и «невозможно». Отошли в тень любые предрассудки и каноны каждой из культур, долгие переговоры, компромиссы и несогласия, противостояние и договоренности. Так легко потерять голову в сильных руках того, кто, по сути, является врагом в этой необъявленной войне, сглаженной убаюкивающей поступью дипломатии. Выгибаться на алых шелках навстречу его рукам, поцелуям, ловить биение сердца всеми нервными окончаниями, млеть от ощущения того, что сейчас сердца бьются в унисон; сдерживать готовый вырваться из горла крик ошеломляющего восторга, жадно ловить устами не знающие пощады и усталости губы мужчины, пить из этого источника бессмертия глубокими глотками до скончания времен.

Руки, язык и губы Аларикса действительно не готовы щадить прекрасную гостью империи, но она и сама этого не желает.

Скользит тонкими перстами по гладкой коже его головы, непроизвольно сжимая ладони, что вызывает в нем подобие внутренней улыбки — рефлекс схватить за волосы и причинить боль прописался в ней едва ли не с рождения. Неистовая страсть дочерей матриархата стала для Аларикса самым ошеломительным и радостным открытием. Латиме пока не остается ничего другого, как вести по его коже росчерком ногтей. Наверняка останутся отметины их страстного первобытного воссоединения, но такая боль не пугает, она даже желанна в некотором смысле.

Сегодня посол высокомерной матриарх податлива и покорна в руках мужчины подобно воску пылающих свечей. Ночь снимает закрепленные маски одним движением темной ладони, открывая истинную сущность каждого. Ночью Лучезарная не боится перевоплощаться в маленькую ранимую девчонку, которая так жаждет прикосновений и обожания в любом его проявлении. В ее огромных кошачьих глазах непримиримость и презрение тает, сминается, растворяется под трогательной ранимостью и восхищением, открытостью всему новому и безграничным доверием, которому никогда не будет места в переговорной зале. Она отдается его неистовым ласкам, запрокидывая голову, провоцируя своей беззащитностью — нет, никогда он не причинит ей излишней боли, как бы ни хотелось впиться в эту доверчиво обнаженную шею, чтобы пить ее кровь вместе с чувством всеобъемлющего обожания.

Его желания схлестнулись в безвыигрышном поединке, он и сам не ведает, какое из них вскоре возьмет верх — звериная страсть с острой необходимостью сжимать до боли, подтверждая свою неоспоримую власть, или же невиданная прежде нежность, в которой хочется утопить эту девчонку, такую сильную и ранимую одновременно.

Для нее тоже не стало тайной перевоплощение могущественного Аларикса Фланигуса, императора патриархальной Спаркалии, перед которым дрожат самые сильные воины не только его родной империи. Нет, его жестокость и непримиримость совсем не маска, но в этом сильном мужчине так органично уживаются две разные ипостаси — бесстрашная воля правителя и воинственного агрессора и жажда нежности вместе с готовностью дарить это ей, всецело и без остатка.

Ночь стирает все допустимые и недопустимые границы.

Губы Аларикса скользят по ее ключице невесомым взмахом, он так похож на поцелуи утреннего морского бриза. Сотни, даже тысячи искр невообразимой неги вливаются в кровь через эти прикосновения, обволакивают готовое выпрыгнуть из груди сердце огненной аурой — низ живота скручивает пружиной невыносимого томления с запредельным желанием ощутить внутри себя восхитительную наполненность, обвить ногами поясницу мужчины, чтобы ощутить кожей его близость и ответную дрожь желания.