Пламенная кода - [36]

Этот эхайн был совершенно другой. Он и вправду выглядел диким, свирепым, звероподобным. Никому и в голову не пришло бы с ним разговаривать. Кто рискнет общаться с дикарем-каннибалом или хищником? Только сумасброд. Но, зная странные обычаи самых кровожадных природных убийц с необъяснимой завороженностью иногда вслушиваться в звуки человеческой речи, становилось понятно, почему до сих пор он не начал стрелять.

– Кто лучше всех говорит по-эхайнски? – тихо спросила Клэр Монфор.

– Тони Дюваль, – ответил Оберт. – Его здесь нет.

– Франц, кажется, способен…

– Ничего я не способен! – энергичным шепотом возразил Ниденталь. – И не требуйте от меня. Я все понимаю, но изъясняться не могу, впадаю в лексический ступор. А сейчас и подавно…

– Тише, – сказал Оберт. – Не нужно с ним говорить. Он здесь не для того, чтобы с нами болтать.

Оберт был не лучшим психологом, слабо владел тезаурусом и ленился изучать труды классиков. Слабая фундаментальная подготовка отчасти компенсировалась природной наблюдательностью и наклонностями к анализу. Поэтому с самого начала он поставил перед собой задачу изучить эхайнскую психологию с тем, чтобы научиться манипулировать потенциальным противником. Здесь он, как и на многих прежних поприщах, также потерпел ожидаемое фиаско, но кое-чему все же научился. Он точно знал: если эхайн поднял оружие затем, чтобы убивать, то логика и отточенность аргументов, что хороша в спорах между людьми, окажется бесполезна; в этом состоянии эхайна не убедить, не уговорить, не переспорить. Подмножество когнитивных функций, отвечавшее за критичность восприятия, напрочь отключалось. Эхайн из мыслящего существа превращался в автомат с единственной примитивной программой: убивать. И остановить его можно было только другим оружием.

У Оберта не было оружия.

Только он сам.

Он не сумеет закрыть собою всех.

Но что-нибудь да сумеет.

«Я не смельчак, не герой. Я даже не слишком умен. Серый, ничем не выдающийся из толпы. Просто слишком много болтаю и слишком много делаю глупостей, о которых потом жалею, потому что либо получаю за них по башке, либо создаю у окружающих неверное представление о себе как о личности, способной на поступок. Поступок – с большой, разумеется, буквы… Командор потому и доверил мне самых слабых и самых малых… ну почти самых… рассчитывая, что этот ушлый шельмец Оберт уж найдет способ о них надлежаще позаботиться. А может быть, он давно меня раскусил и решил, что я, со своей трусоватостью и оглядчивостью, активно спасая собственную шкуру, заодно спасу и остальных. Черт, у меня нет планов умирать сегодня. Все, что я хочу, так это оказаться дома, в своей каморке с видом на озеро, среди своих книг и уродливых сувениров из мест, где я никогда не бывал, а если и бывал, то безобидным туристом под присмотром десятка гидов…»

Оберт внезапно осознал, что еще немного, и он уговорит самого себя совершить нечто, о чем будет жалеть весь остаток дней.

Поэтому: ни о чем не думать. В такие моменты мысли – главные враги, способные склонить к отвратительнейшему предательству.

Стать эхайном. На чуть-чуть, на самую малость.

– Бегите! – крикнул Оберт страшным шепотом.

Дети, взрослые, женщины – все кинулись врассыпную. Даже Россиньоль предпринял вялую попытку подняться, но тут же отказался от своих намерений и попросту лег.

И только Оберт бросился вперед, на эхайна.

…Люди и эхайны произошли от обезьяноподобных предков, это общеизвестно. Но если предком людей была шустрая, сообразительная, всеядная и не брезговавшая падалью мерзавка, то эхайны, как видно, вели свой род от неспешного, очень крупного и очень сильного мохнатого верзилы, который предпочитал разозлить какого-нибудь первобытного хищника, вроде этрусского медведя или мосбахского льва, с тем чтобы прогнать пинками от свежей добычи, а то и самого добытчика забить насмерть и употребить в пищу и на сувениры. Если уж и далее сохранять столь вульгарный взгляд на теорию антропогенеза, то можно предположить, что означенный верзила был не только отважен и силен, но еще и весьма недалек, как следствие – склонен к немотивированным выплескам агрессии, а также был не в состоянии сосредоточить внимание более чем на одной цели сразу. Наполеона из него определенно не вышло бы. И, коли уж так сложилось, при прочих равных условиях предпочтение отдавалось той цели, что являла собой максимальную опасность. Или по меньшей мере производила впечатление таковой. От нее-то и следовало избавиться в первую очередь…

Поэтому эхайны отвратительно играли в шахматы.

То, что Оберт был последним в мире существом, представляющим опасность для окружающих, эхайн, разумеется, знать не мог.

Он попросту отдался во власть инстинктов.

Оберт увидел прямо перед собой ярчайшую вспышку, от которой вселенная заполнилась нестерпимым светом. Он не понимал, стоит ли он, движется ли… в сущности, никакого значения это не имело. Как и вообще что бы то ни было.

Затем океан света стремительно стянулся в колючую сияющую точку. Наверное, так выглядит взрыв сверхновой, если ускорить время в миллионы раз. «Как банально», – подумал Оберт, падая в идеально черный, невообразимой глубины колодец навстречу своей собственной звезде.