Пламенем испепеленные сердца - [3]

Царь Теймураз, деятельность которого проходила в непрестанных трудах и сражениях во имя создания единой Грузии и спасения ее от гибели, не мог при жизни разрешить стоявшей перед ним проблемы так, как того хотели он сам и его народ, но бесспорно, что шах Аббас не смог одолеть ни Теймураза, ни его непокорной страны. В романе Теймураз наделен теми неотъемлемыми чертами характера, без коих он не сумел бы заставить шаха Аббаса признаться в предсмертной исповеди: «Двоих не сумел победить — Теймураза и смерть».

Георгий Саакадзе принес в жертву родине сына Паату. Теймураз же — мать, царицу Кетеван, своего первенца Левана, второго сына Александра и младшего Датуну, а затем и самого себя. Смертельный поединок между Теймуразом и Георгием Саакадзе, являющийся исторической реальностью, был вызван не притязаниями кого-нибудь из них на престол и не личной неприязнью. Объяснять их непримиримую, бескомпромиссную борьбу и ее кульминацию — Базалетскую битву — социальными причинами значило бы упрощать, а правильнее — извращать проблему. Нет, в лице этих двух выдающихся деятелей столкнулись две концепции спасения родины, две политические ориентации, два пути: один — намеченный Теймуразом и нацеленный на Россию, а другой — замысел Георгия Саакадзе объединить, укрепить Грузию, опираясь на шахско-султанские противоречия и разногласия. Второй путь был, как показала история, бесперспективным. Всякий раз, когда Грузия делала усилия к объединению, шахская Персия и султанская Турция — два непримиримых соперника — находили общий язык и всячески препятствовали объединению страны.

Именно на основе данной исторической правды, в соответствии с реальным анализом фактов прошлого, и трактуется в романе образ Георгия Саакадзе. Такая трактовка образа, разумеется, не означает принижения его личности.

Автор надеется продолжить рассказ об историческом пути русско-грузинского сближения, ибо убежден, что правильное художественное осмысление прошлого, заботливый уход за корнями великого древа единения двух народов будет способствовать развитию и совершенствованию того братства и единства, которые на современном языке именуются миром, дружбой, интернационализмом.

Гиви Карбелашвили

Посвящается светлой памяти славных сынов отечества, с далеких времен пролагавших пути единения Грузии с Россией.

Мать непокоренных

В ту ночь царь не сомкнул глаз. То ложился, не снимая одежд, на покрытую оленьей шкурой тахту, то присаживался к столу и глядел на чистый пергамент, тщетно теребя в пальцах гусиное перо. Потом снова вставал, прохаживался по залу медленно, неторопливо. Выходил на балкон и отрешенно смотрел на Алазанскую долину[2] освещенную звездами, на осиянные лунным светом вершины Кавкасиони.

Потом снова возвращался, прислушиваясь к проникавшему сюда через открытые двери и окна мрачному безмолвию ночи, которое было таким влекущим в детстве и отрочестве и которое, казалось, так резко изменилось с тех пор, как он взошел на престол.

Сегодня его особенно угнетала, душила своей непостижимой тайной тишина, время от времени вспарываемая криком совы или воем шакала… Этот вой упорно напоминал ему плач голодных детей кахетинских крестьян-беженцев, которые скрывались в лесу от охотившихся за ними кизилбашей[3]. Он слышал этот плач, возвращаясь из Имерети, когда в сумерках ехал Гареджийским лесом, куда враг, по пятам преследовавший беженцев, все же не посмел сунуться. В этом ночном безмолвии особенно явственно слышался протяжный вой, терзавший царя, истомленного бессонницей.

С третьим криком петухов царь попытался вздремнуть, хоть на время рассеять мучительную тревогу, передохнуть, но ничего не получалось: терзаемая невеселыми мыслями, голова непрестанно гудела, как взбудораженный пчелиный рой.

…Тяжким был каждый день его царствования, каждый час, но после смерти царицы Анны — дочери князя Гуриели — лишь раз испытал он такую страшную муку, когда воинство озверевшего шаха Аббаса саранчой накинулось на Кахети и Картли. Шах забрал тогда в Персию картлийского царя Луарсаба, брата Лелы — любимейшей из своих трехсот жен, — а Теймураз укрылся по ту сторону Лихского хребта ·, нашел приют у имеретинского царя Георгия. Вконец взбешенный тем, что упустил Теймураза, шах предал Кахети огню и мечу, но, умиротворенный покорностью Луарсаба, пощадил Картли, не тронув ее пальцем в назидание бунтующим кахетинцам. Шах сначала попытался обратить шурина в свою мусульманскую веру, но так ничего и не добившись, велел умертвить спящего Луарсаба именно в ту ночь, когда сам предавался наслаждению с его сестрой — признанной в его гареме первой и любимой женой…

Шах умел изощренно унижать, вдохновенно истязать людей, особенно же был жесток с близкими, ибо именно их, больше чем других, подозревал в измене. Люто ненавидел он грузин за их несгибаемую волю, острый ум, душевное благородство и ту завидную прозорливость, которая часто помогала им находить путь к спасению в самых, казалось бы, безнадежных случаях жизни. Шах Аббас, бабушка которого, по преданию, была грузинкой, хорошо знал цену мудрости этого народа и, чтобы сокрушить его волю, пускал в ход самое изощренное коварство.