Плач третьей птицы: земное и небесное в современных монастырях - [79]
Если твержение молитвы оказывается отмычкой к двери в Небесное Царство, удобным техническим средством приближения к Богу, сулящим заодно всяческое благополучие, к чему тогда заповеданный нам узкий путь, и крест, и тесные врата, и покаяние, и Церковь, и Евангелие?
Теперь иезуиты заимствуют дзен-буддийские медитации, а евангелистки-полумонахини применяют тай-чи, и, как говорят американцы, – it works; вопрос, от чего, от какой силы оно работает? Один грек, набравшийся на Западе экуменизма, нашел в других религиях много полезного для практики молитвенного самососредоточения и доказывал афонскому старцу достоверность своих экстазов и озарений. Ничего страшного, считал он, если, применяя один и тот же метод, индусы созерцают своего бога, буддисты своего, а христиане, соответственно, Христа на огненном престоле среди парящих ангелов{659}.
Молитва – не столько занятие, сколько состояние души; начетнический, подневольный скучный труд никому не нужен и не полезен.
Ресурсы человеческого организма вкупе с аскетическим усилием и самогипнозом могут вознести до металогического ощущения бытия, ум способен на свой лад строить вожделеваемые призрачные образы{660}, но Бога здесь нет, диагностирует архимандрит Софроний, а вкушение мистического трепета чревато насаждением страшной, неискоренимой гордыни{661}.
Крайний дефицит наставников понуждает ищущих молитвы прибегать к книжным указаниям во всем их несметном разнообразии: одни советуют шептать молитву быстро, проскальзывая между помыслами, другие – протяжно, скорбно, выпрашивая, выстанывая, третьи вообще не рекомендуют отверзать уста.
Внимание предписывается держать ниже впадинки под горлом, в области гортани, под кадыком, внутри персей, там, где дыхание проходит в легкие, промеж ключиц, в сердечном месте чуть выше левого сосца. Дыхание кто говорит задерживать, кто – соединять с словами, кто – совмещать с ритмом пульса.
Внимательная молитва требует самоотвержения, а на самоотвержение решаются редкие. Внимательная молитва – это конец простой, приятной, рассеянной жизни с ее невинными удовольствиями.
«Если стараюсь соблюдать правила, задыхаюсь, а уж молитвы точно никакой, вся забота, куда ум поместить, а как?» – стонет инокиня Е. «Деточка, – отвечает духовник, – знаешь сороконожку? Она по теории шагу бы не ступила. Молись, как можешь, и доверься Господу!» Так учил и о. Алексий Мечёв: ни в коем случае не творить молитву, а просто говорить и всё; избави Боже стараться, чтоб вышло что-нибудь.
А коль что-нибудь вышло, т. е. посетила божественная благодать, является потребность бесконечно длить блаженство, закрепив пустыней, пещерой, подземельем. Святитель Игнатий, отечески увещевая, останавливал инокиню, вознамерившуюся сменить монастырь в поисках тишины и покоя. В состоянии рая легко забыть, что если утешение подлинно и достоверно, от нас не зависит удержать его. Пока человек употребляет усилия, чтобы духовное снизошло к нему, оно не покоряется{662}.
Но ведь и Сам Спаситель жертвовал уединением ради служения народу{663}. Пока мы на земле, у нас непременно должно быть дело, сфера приложения жизненной энергии, отрабатывания хлеба и обучения военному делу: «Не за печкой сидя хвались безмолвием. Что келья твоя принесла тебе доброе? Ни смирения, ни терпения, ни послушания; как вышла на войну, так во всем побеждена»{664}. «Совершенная мера благодати не скоро дается человеку, чтобы он мог заниматься попечением о братии, а не пребывать все время в восхищении и упоении»{665}. Настоящая молитва «в силе своей является не в начале, а в конце преуспеяния, как цвет и плод»{666}.
Внешние условия имеют мало значения. Мать Л. получила пламя, когда закупала продукты для монастыря, и была вне себя от счастья; на другой день, с целью остаться в келье и молиться, солгала, сказавшись больной… и радость прекратилась. Обычно, сподобившись высочайшего благородства, мы через один или два дня теряем его, погашая бурею житейских дел, уклоняясь в чувственное{667}. Недаром духовные старцы так до тонкостей осмотрительны, опасаются небрежного слова, вредоносного взгляда, лишнего куска.
Внимательная молитва требует самоотвержения, а на самоотвержение решаются редкие{668}, и здесь причина тотального оскудения, обозначенного многоопытным владыкой Антонием Сурожским: может ли еще молиться современный человек? Внимательная молитва – это конец простой, приятной, рассеянной жизни с ее невинными удовольствиями: покушать всласть, побездельничать, посудачить, послушать музычку, полистать журнальчик: вокруг столько интересного, увлекательного! Блажен, чьи мысли не имеют куда бродить{669}.
И уж совершенно необходимо прежде чистой молитвы исполнить первую и наибольшую заповедь: возлюбить Господа Бога всем сердцем, всей душой и всем разумением{670}; опьянеть от любви к Нему{671}: испытывать не только, по Дионисию Ареопагиту, приязнь, ἀγαπῇ, но вожделение, ἔρος
