Плач третьей птицы: земное и небесное в современных монастырях - [67]

.

Опорой целомудрия может стать лишь единственность любви – к Богу и свободное, добровольное, сознательное избрание в спутники жизни не мужа и жены, а Христа, с верой в этот союз как живой, плодотворный и вечный; а путь к нему очень тесен, так что и двух, идущих вместе, не вмещает{511}.

Путешествие спящих

Превысший дар Создателя вселенной,

Его щедроте больше всех сродни

И для Него же самый драгоценный, –

Свобода воли, коей искони

Разумные создания причастны

Без исключенья все, и лишь они.

Данте Алигьери{512}

Снег летит – гляди и слушай!

Так вот, просто и хитро,

Жизнь порой врачует душу…

Ну и ладно! И добро.

Н. Рубцов

Кто не знает о необходимости блаженного, приснопамятного, преподобного послушания: златые крыла, краткий путь, беспечалие в бедах, беструдное оправдание, бесстрашие пред лицом смерти, безбедное плавание, путешествие спящих!{513} То и дело слышатся излюбленные церковным жаргоном заклинания: смирение, терпение, отсечение воли, ничего не объясняющая риторика, иногда вызывающая резко негативную реакцию: «Как только слышу слово послушание, во мне от ненависти всё переворачивается»{514}. Вряд ли выпалившая это удостоилась похвалы за откровенность; в той же книге поминаются изгнанные из обители, впавшие в прелесть, потому что не смирялись и не отсекали волю.

Выходит, отсечь волю раз плюнуть, стоит только захотеть; преподобный Иоанн Кассиан, заимствуя правила тавениссийских обителей, где один авва легко управлял пятью тысячами братьев, сетовал: у нас так покоряться не могут и на короткое время… V век, цветущая пора монашества. А мы, путая дисциплинарное принуждение с аскетическим выбором, норовим подменить труды и муки убедительной терминологией и выдать желаемое за действительное.

Требовать послушания – все равно что требовать незамедлительной святости. Начальство, ради удобства управления, жаждет безропотного подчинения, как в армии, наказывая сотнями поклонов, раздеванием, т. е. лишением монашеской одежды, ссылкой на коровник{515}; начальство спешит, не желая нести свой крест долготерпения и молитвы в ожидании милости Божией, располагающей насельников уразуметь и стяжать истинное послушание – по собственной разумной воле, а не из повиновения, вынужденного страхом.

Послушание – тело любви; не повелевающее предписание, а деятельное выражение доверия Христу, готовности к служению и жертве.

Когда-то католические ордена, соревнуясь один с другим в выработке послушания, изобретали методы самые фантастические: предписывали ходить задом, совсем не спать, считать звезды на небе и листья на деревьях, здоровому принимать лекарства; у иезуитов требовалось стать покорным как вьючное и подъяремное животное, как болван (каменный божок) и палка. Ангельчик Франциск Ассизский в случае отказа исполнять его волю стращал замуравливанием в стену и, пишут, однажды выполнил угрозу. Между прочим, именно он изобрел изысканное испытание, ставшее образцом и каноном для приверженцев слепого послушания: благословение сажать капусту вверх корнями{516}.

Благочинная известного большого монастыря однажды вскользь пригрозила: не можешь – научим, не хочешь – заставим; конечно, она не ведала, что этим лозунгом часто орудовал незабвенный товарищ Сталин, но тем страшнее. В том, не новооткрытом, монастыре доходило, рассказывают, до тёмных{517}, устраиваемых начальству: сильно сжатая пружина имеет тенденцию адекватно распрямляться; бунт иногда берет начало в железной дисциплине.

Даже Лествичник, не нам чета, прославляя идеал и восхищаясь достижениями Исидора, Лаврентия, Аввакира, Македония, оценивал «жестокий, прискорбный, исповеднический» подвиг послушания в эмоционально отрицательных терминах: добровольное рабство, умерщвление души, самонасилие, кровавое понуждение. Он не зря подчеркивал различие преуспеяний: и в его время совсем немногие оказывались носителями сей прекрасной добродетели, требующей кроме героического мужества тонкой рассудительности и осторожности{518}.

Послушание – тело любви{519}; не повелевающее предписание, а деятельное выражение доверия Христу, готовности к служению и жертве; отвержение воли падшего естества позволяет выйти за пределы собственного эгоизма, увидеть ближнего, принять божественный призыв полюбить брата{520}. А тогда, если мы слышим Его, Господь увеличивает Свое присутствие в человеке{521}; открывается возможность богопознания, приближения к Нему, чего же еще желать!

Примерно так размышлял в незапамятные времена и авва Филикс, отвечая на вопрос о причине оскудения наставников: братия только спрашивают, но того, что слышат, не делают. Послушание, как подвиг Христов{522}, как несомненное мученичество, привлекает воспитывающую благодать Божию; оттого не прошедший послушания не вырастает в меру старца{523}.

Неспособность к послушанию доходит до самых, казалось бы, непринципиальных мелочей: уставщица и требует, и просит петь и читать на церковнославянском по правилам, как написано: святый, что, вонми, но год за годом упрямо звучит свитый, што, ванми. Благочинная указывает новенькой ее место в храме – обязательно перейдет на другое. Разнузданное своеволие, общий наш дефект, гибельность которого едва ли кто осознаёт, считают наследием эпохи тоталитаризма: подавление личности вызывает ответную протестную реакцию. Действительно, многие помнят из пионерского детства: когда командуют налево, почему-то неудержимо влечет направо.