Плач серого неба - [14]

— Зря, зря. Вещь редкая. — С этими словами Хидейк черенком ложки резко завинтил содержимое бокала в тягучую спираль, быстрым залпом высосал ее до дна, выпучил глаза, захрипел и упал на лицом прямо на новомодную ручку. Чернила густо брызнули на пробегавшую официантку, и та, обернувшись, истошно завизжала.

Глава 4, в которой все запутывается, но меня это уже не волнует

В первое мгновение я растерялся. Что происходит? Может, это просто эффект «Царской улыбки»? Ну, знаете ли, нормальный такой эффект. В конце концов, я впервые вижу сок Ромли, и как знать, может, он всегда так действует на неокрепший организм молодых альвов, что те мгновенно засыпают… густо краснеют лицом… и хрипят, как тысяча проклятых. Хидейк лежал на столе и обильно звучал, словно внутри него работал очень старый и очень засоренный насос для откачки воды. Словно смерч пронесся у столика — подле бившегося в конвульсиях альва возникла стройная черная тень с чем-то длинным и острым в руках. Словно во сне я увидел, как из широкого рукава ползет костлявая кисть с кривыми когтями, покрытая мелкой темно-зеленой чешуей. Клинок угрожающе блестит в лучах солнца. Я вскакиваю, не наблюдая, как переворачивается чашка с неостывшим кофе, и черная жидкость тягуче переваливается через край. Рука тянется под плащ, где в ножнах висит особый кинжал, но медленно, слишком медленно — почти неразличимый взмах, короткий звон стали о сталь — и я, едва не лишившись руки, теряю оружие. Капюшон падает с головы нападающего, и я смотрю прямо в круглые, немигающие глаза рептилии. А потом длинный чешуйчатый хвост дергается и начинает приближаться к моей голове. Кажется, на его конце что-то есть. Что-то тяжелое. Но этого я не вижу. Чувствую. И теряю сознание.

Первыми вернулись звуки. Глухие и неразборчивые, они назойливо скреблись в уши и раздражали до невозможности. Хотелось еще тишины, покоя, хоть какого-то равновесия… Но тщетно. Пока я боролся со звуками, пришли образы. Видимо, я открыл глаза. Мутная пелена, в которой что-то двигалось, начала обретать подобие красок, а затем и форм. А потом резко, как удар молота по наковальне, ощущения обрели привычный объем. И пусть гул в ушах не прекращался, слышать он уже не мешал. Замешкавшись лишь на миг вернулась память, и я судорожно закрутил головой, от чего голова на миг взорвалась.

Из трактира я никуда не делся, в отличие от посетителей — тех не было вообще. Бледная и перепуганная служанка жалась к стене, рядом с ней немым изваянием застыл Увальд. Хидейк сидел на полу, обхватив себя руками, и непрерывно кашлял. В лице — ни кровинки, но его принадлежность миру живых сомнений не вызывала. С каждым взрывом кашля лицо альва мучительно кривилось, а изо рта вырывалось облачко синеватой пыли. Встретив мой взгляд, он слабо подмигнул. Встал, шатаясь, схватился за стол. Прикрыл глаза. И я увидел, как на зеленой коже проступают синие пятна. Что-то выходило из организма Хидейка, осыпалось синим порошком с кожи. Он снова зашелся в кашле, но на сей раз чистом, открыл полные слез глаза, упал на колени и вырвал чем-то бурым. Но в промежутках между судорогами, когда несчастный утирал рот рукавом недавно белой рубашки, на узкое лицо уверенно выползала неожиданно довольная улыбка.

Я отвел взгляд и тут же заметил того, кто меня вырубил. Ящер сидел на столе, капюшон был опущен до самых бровей, а на вытянутой чешуйчатой морде с широкими ноздрями застыло, как это всегда бывает у рептилий, выражение безразличное и безмятежное. Кто бы мог подумать, а? Воин болот, пришелец с далекого юга, подарившего миру лучших охранников и телохранителей, живое воплощение слова «битва» — вот кто посчитал меня угрозой. Наверное, стоило возгордиться, но слишком болела голова. С трудом балансируя на качающемся полу, я дернулся было вставать, но рептилия скосила глаз и очень понятно прижала палец к губам. То есть, к тому месту, где у любого теплокровного обычно находятся губы. Раздвоенный язык выскочил изо рта, словно подчеркнув безмолвный приказ, и ящер снова отвернулся. Я сел, обессиленный, и принялся ждать, пока Хидейк закончит неаппетитное занятие.

— Проклятье на Проклятых, — голос альва был прерывист и глух, чему способствовал дрожавший у рта платок, — что за история… Я просто обязан… обязан включить ее в диссертацию… Впрочем, что я несу… тема не та… очень, очень печально… — мой клиент приоткрыл мутный, налившийся кровью глаз. — Поздравляю, мастер Брокк, вы только что стали свидетелем великого открытия в области медицины.

Вид его был неприятен. Обе щеки покрылись сеткой лопнувших сосудов, на шее цвели кровоподтеки, а глаза распухли и едва открывались. На щеке засыхала чернильная клякса.

— Как я выгляжу? — усмешка выглядела слабой. Если бы рука с платком на мгновение не опустилась, я бы ее вообще не заметил.

— Что это было? — спросил я и страшным усилием поборол приступ внезапной тошноты. Одной лужицы на полу было вполне достаточно. Боли стало тесно в голове, и она яростно застучалась о своды черепа, как ярмарочный тигр о прутья клетки.

— Яд в соке. И яд, как видно, смертельный. Кто-то тут решил, что я на этом свете лишний. Но кто? — На ящера, который в тот момент казался мне воплощением всех пороков, он даже не глядел. Я порывисто встал, качнулся к альву, но пол радушно прыгнул навстречу, и пришлось схватиться за ближайшую столешницу. Чешуйчатая лапа оказалась быстрее — телохранитель альва подхватил меня и бережно опустил на стул.