Плацебо - [46]

Соул отстранился.

– Так что там с твоим другом-танцором?

– Он, знаешь, – Флор выдержала долгую паузу, – умер молодым и прекрасным, – поднесла ко рту что-то маленькое и круглое, что Соул успеть протянуть во время затянувшегося молчания.

– Виноград. Немного забродивший. Еще не вино, – улыбнулся он. – В самый раз для тебя.

Флор закатила глаза, но темнота не позволила Соулу увидеть выражение ее лица.

– Ты думаешь, так это работает? – заговорила она. – Ты впускаешь меня в свою голову, я расслабляюсь, а ты тем временем залезаешь в мою? Мол, я чувствую вину за то, что не могу быть такой же открытой, как ты, и поэтому не пресекаю твою бестактность. Зачем копать вглубь? Мы пошли на свидание, потому, что мы, значит, – Флор осеклась, – мы нравимся друг другу как потенциальные партнеры, так к чему эти игры?..

– Я пошел на свидание только потому, что ведущие мне пообещали подсказку, – весело сообщил Соул, – теперь, очевидно, не дадут.

– Что ты несешь? – ошарашенно произнесла Флор. – Ведущие так не поступили бы, это не по правилам шоу.

– Ты, определенно, самый интересный персонаж на шоу, да, – продолжил гнуть свою линию Соул. – Я просто подумал: ты первый человек, который оказался здесь, и, может, что-то из того и выйдет. Нельзя же начинать со лжи. Я позвал тебя, и ты могла бы решить, что это всерьез, а дело-то в этой подсказке… Хреново.

– А я… – голос Флор дрогнул, – поверила, что это все взаправду.

– Теперь да, – улыбнулся Соул, и в этот момент прозвенел колокол.

Он подал Флор руку и, рывком приподняв ее с пола, потащил за собой, ориентируясь по едва заметным сгущениям и рассеиваниям темноты. Дверь представляла собой бархатные шторы. Резким движением Соул приоткрыл шторы, и они оказались на улице.

В тот момент, когда большая стрелка на часах Соула приблизилась к десяти, а маленькая к единице, Флор вглядывалась в пустые каменные глазницы и гладила холодные каменные пальцы.

– Как настоящая, – пораженно выдохнула она.

Флор стояла возле статуи. Это была женщина, которая гладила волчицу левой рукой, а правой – держала кувшин с молоком. Оно лилось на ее ноги белокаменной волнистой струей.

Флор приблизилась к волчице и с удивлением обнаружила, что каждый волосок на ее шкуре высечен из камня. Присмотрелась к рукам женщины – увидела мурашки на ее коже, пигментные пятна, тонкий шрам на запястье…

– Это невероятно… – выдохнула она.

– Сад скульптур. Здесь самые прекрасные из людей, – улыбнулся Соул. – Я прихожу сюда отдохнуть от геометрии. В них нет ни одной прямой линии, ни одного идеального угла, сплошные неровности, бугристости… жизнь. Камень вместо запрещенных зеркал.

– Я однажды видела зеркало, – поделилась Флор, – увеличительное. Кошмар…

Они бродили по широкой аллее, и свежескошенная трава, как двухневная щетина, щекотала их щиколотки.

Каменные цветы сплетались в букет, который, увы, никогда не будет подарен каменной девочке. Такой маленькой каменной девочке, прыгающей на одной ноге, застрявшей в четвертой клеточке, застигнутой прямо посреди игры в каменные классики…

Голый каменный мальчик пи́сал, сидя в большой чаше, и поливал дикий виноград.

– Здесь очень хорошо, прохладно. Здесь все белое, чистое. Мне нравится, – сказала Флор, – они идеальны.

– Поэтому я боюсь этого места, – признался Соул. – Они намного лучше нас с тобой. У них бьются каменные жилки на шее, и при этом они мертвые и холодные.

– Я тоже холодная, я гвоздика, их дарят только на похороны, – усмехается Флор.

– Это если тебя никто не обнимает, – пожимает плечами Соул и делает неловкое движение в сторону Флор, но она отходит в сторону и торопливо начинает рассказывать о том, что одна ее подруга получила скульптора по профориентации. Она недавно даже вышла на премию, украшала лужайку возле отеля поцелуев, тонну губ наваяла, и очень недурственных. Флор болтала о своей подруге-модели, с которой не общалась уже лет пять, но часто видела ее отметки в Смайле, о том, что мечтала купить газонокосилку, еще давно, до тех пор, пока траву стали продавать рулонами вместе с освежителем, о том, что иногда у нее в голове рождается мелодия, которую она прежде не слышала, и эта мелодия прилипает к ее нёбу и никак уже от нее не избавиться, пока не споешь тихонько или не сыграешь на чем-нибудь, скажем, палочкой по стакану. Флор болтала и болтала, иногда застывала перед какой-то статуей, чесала локти, кусала губы, снова болтала. А Соул разглядывал ее ключицы, шею, уши…

– У тебя кости хорошие, – невпопад вставил он. – Хрупкие, тонкие. Как черные птицы.

Флор замолчала и улыбнулась. В тишине они провели оставшуюся четверть часа, и оба вздохнули с облегчением, когда услышали звон колокола.

Оставался последний час. Соул переминался с ноги на ногу, замерев в нерешительности, и даже предложил просто побродить по площади, медленно направляясь к лифту, но в последний момент почему-то изменил решение.

– Десятый час – не для всех, – наконец произнес он. – Я даже не знаю, – дурацкая затея все это, лучше бы мы поели мороженое в «Драйве» и покатались на карусели, – Соул поджал губы. – Можем на ратушу подняться…

– Идем, – закатила глаза Флор, – после поедания перца в темноте вряд ли что-нибудь может быть хуже.