Пиво, стихи и зеленые глаза - [17]

* * *

Теперь кровать возле окна занимал горбатенький санитар. Он угрюмо глядел по сторонам и громко стучал зубами.

– Сегодня он Серый Волк! – пояснил тот, у которого сильно косили глаза.

– А ты? – с тревогой спросил я, вдруг вспомнив, что недавно он был моей сестрой.

– Я – Красная Шапочка!

– А где ж мой брат? – я с тоской кивнул в сторону кровати, на которой сидел Серый Волк.

– Твоего брата убрали. Сказали, что он сумасшедший, и что таким здесь не место…

Сильно загрустив от мысли, что теперь у меня нет ни брата, ни сестры, я закричал от обиды:

– Разве это жизнь?

Я кричал двое суток подряд, объявляя, что всё, что вокруг нас, это не жизнь, а какая-то мерзость, и тогда вечером меня увезли, чтобы вновь представить перед комиссией.

* * *

– В последний раз вас было двое! – сказал я доктору с бородавкой.

– Один из нас принял яд.

– Который из вас? – спросил я.

Доктор задумался и вдруг заплакал.

Я погладил у доктора бородавку и сказал:

– Доктор, вы ненормальный! Жизнь прекрасна, а вы плачете!

Доктор плакать перестал и понюхал мою руку. У доктора было белое лицо и красные уши.

– Иди! – сказал он и тихо всхлипнул.

– Куда? – поинтересовался я.

Доктор не ответил и заплакал снова.

Тогда я ущипнул его в плечо.

– Вы трус! – объявил я.

– Ты так думаешь?

– Я думаю, что вы чего-то боитесь!

– Каждый из нас чего-то боится…

– Я думаю, что вы боитесь сойти с ума.

– С чего ты взял?

– Это неизбежно… Рано или поздно, все мы…

– Ну, допустим! – перебил меня доктор.

– С этой мыслью необходимо смириться, – сказал я, – и бояться вам больше не следует!

– Ладно! – сказал доктор. – Больше не буду!..

– Лжёте, доктор! – заметил я. – Вы – просто обманщик!

– Убирайся! – закричал доктор. – Пошёл!

– Куда?

Доктор резко откинулся на спинку стула.

– Куда хочешь! – едва слышно прошептал он.

Я поднялся со стула, молча поклонился и ушёл в городской зоопарк навестить мою любимицу, макаку Кэти.

– Не бойся! – сказал я Кэти. – Такая у нас жизнь…

Над нами висело немного неба и много луны.

Мокрый сад

Надо же такое: стоило Левину подумать, что впереди его ждёт вечер, наполненный тоской и одиночеством, как в дверь позвонили.

Отключив душ, он, мокрый, голый, упрятав под полотенцем лишь то, что упрятать положено, выбежал к входной двери.

– Я – Вера! – проговорила женщина.

– Отлично! – освободить руку от прижатого к телу полотенца Левин не решился, и лишь мягко улыбнулся. – Вы, пожалуйста, на диван, а я вон туда…

– Я погибла! – сказала Вера, когда Левин вернулся одетый и причёсанный. – Я полюбила настолько, что… То есть, я готова подарить вам сына!..

– Очень мило с вашей стороны… – начал было Левин, но вдруг умолк.

Женщина ждала.

Левин молчал. Его лицо напоминало лик полуобморочного.

Тогда она спросила:

– Вы согласны?

Левин, глотнул слюну и едва слышно проговорил:

– Кто же отказывается от подарков?

За темнеющим окном кричали чем-то испуганные птицы.

– Иногда, когда вечер, и мне кричать хочется… – заметила Вера и, шагнув к Левину, коснулась его шеи.

Левин чуть не признался «и мне…», но промолчал.

В его квартире и прежде появлялись женщины, и он всегда знал, как с ними поступить, чем ответить на их игру; он делал это легко и охотно, но, как только оставался наедине с собой, тут же испытывал и к этим женщинам, и к самому себе презрение, а ещё большее – к лукавой и ненадёжной славе, которую дарил ему театр.

Он внимательно посмотрел на Веру. У этой женщины был какой-то необычный взгляд, во всяком случае, ничего подобно ни у актрис театра, ни у тех, кто бывал в его спальне, он прежде не замечал, и потому теперь стоял перед этим прямым бесхитростным взглядом несколько смущённый.

– Хотите, – предложил он, – приготовлю кофе? Я умею…

– Нет-нет, – Вера вдруг густо покраснела. – Я уйду… Я вас, наверно, изрядно позабавила?

Птицы за окном умолкли, и вдруг полил дождь.

– Разве вы меня знаете? – спросил Левин.

– Вас вся страна знает.

– Не меня, а мои спектакли, – отрезал он.

– Ваши пьесы чудесны! – Вера повернула голову к окну прислушалась к шуму дождя, потом продолжила. – Вы делаете трогательные пьесы, и часто, оставаясь наедине с собой, я разговариваю с вами, и тогда мне хочется кричать вместе с птицами… Накануне, когда я смотрела ваш спектакль, мне показалось, что слышу Бога… Я долго об этом думала… Бога слышит не каждый, правда?

Левин засмеялся.

– Если верить статистике, то никто, – сказал он.

Вера снова покраснела. Дождь за окном усилился.

– А утром я решила, что подарю вам…

Левин посмотрел на тонкие, плотно сжатые коленки женщины, на её пылающие щёки.

Покусывая губу, Вера зашептала:

– Наверно, я нехорошая, непорядочная женщина…

Шагнув к Вере близко-близко, Левин наклонился, поцеловал наволочь её глаз, и ему, знаменитому режиссёру, на миг показалось, что присутствует на студийном экзамене, где режиссёр здесь вовсе не он…

– Забавно, верно? – спросила Вера. – Вам забавно?

Левин молча покачал головой и отвернулся.

– Бегите отсюда! – сказал он, не оборачиваясь. – Бегите, ради вашего Бога, бегите!

Вера, казалось, его слов не слышала.

Теперь дождь, нисколько себя не сдерживая, громко бил по окнам.

– Не надо! – просил Левин, касаясь губами пульсирующей ложбинки возле Вериной ключицы. – Не надо!