Питомка Лейла - [29]
— Прошение-то взял министр?
— Взял.
Вскоре после того приехал в Николаевский Городок генерал Струков Хозяева думали, что он послан по их прошению министром для ревизии. Оказалось не то. Струков призывал хозяев по одному в управление и допрашивал, кто их склоняет к бунту. Хозяева отвечали, что все они мыслят одинаково и все одного желают, а подговорщиков у них нет. Голы ноги-Шилом хвост сказал Струкову, что всему зачинщик Ипат Дурдаков со своей женой Неонилой, что в их избе притон, к ним заходят незнаемые люди, разглашают басни, что скоро и самого царя не будет, не то что господ, и всем откроется воля. В дому Дурдаковых по ночам бывают сборища и пишутся просьбы. Если до всего этого Шилом хвост дознался, значит, были среди питомцев предатели их затей.
Струков с управителем, взяв сотских и понятых, ночью пришел в дом Ипата, сделал обыск, нашел черновые прошения и набело переписанное новое прошение министру государственных имуществ. Струков забрал бумаги, велел связать руки Ипату и Лейле, чтобы везти их в острог. Ипата начали первого вязать.
Струков спросил его:
— Как же это, мерзавец, ты — «царский сын», а против царя умышляешь?
Ипат спокойно ответил:
— А тебе известно, кому ты служишь сам?
— Я служу государю Николаю Павловичу.
— А раньше кому служит?
— Государю Александру Павловичу…
— А Константину не служил?
— Замолчи, негодяй!
Струков был смущен тем, что поселенный в Саратовском краю питомец хорошо знает про столичные дела и очевидно слыхал о восстании 14 декабря и о том, как гвардейцы присягали вместо Николая Константину. Сам Струков был отдаленно причастен к декабрьскому восстанию, но избежал общей участи. Оправясь от смущения, Струков сказал: «Царскому сыну» не пристало бунтовать против отца!
Ипат дерзко ответил:
— А как же Александр Павлович с Константином Павловичем против своего папаши с гвардейцами пошли, да и прикончили его?
— Заткните ему глотку. Уведите его!.
Ипата увели. Струков обратился к Лейле. Она поступила иначе, чем Ипат. Глаза ее горели ненавистью, и генерал не мог выдержать ее взгляда, а губы Лейлы змеились от смеха. — Ну, а ты, цыганка, что скажешь? — спросил Струков, любуясь Лейлой.
— Я не цыганка, а «царская дочь», а ты псарь царский.
— Свяжите ее! — приказал Струков…
Лейла протянула руки и засмеялась.
Понятые не двинулись.
— Что же вы стоите! — грозно прикрикнул на мужиков генерал.
— Не можем, вашество! — ответил за всех мужиков Варлаам Малолеток: — Есть царский приказ, чтобы Ленилы никому не касаться.
— Что ты за вздор городить, братец!
— Да спросите хоть самого принца…
Голы ноги-Шилом хвост вынужден был объяснить, что есть действительно при посемейных списках Мариинской колонии мемория, где сказано, что приказом Александра Павловича запрещено касаться Леониды Дурдаковой и всемерно заботиться о ней…
— А тебе известно, кому ты служишь сам?
На улице тем временем поднялся шум: узнав, в чем дело, к дому Ипата собралась толпа народа. Слышались женские исступленные вопли.
Склонясь к Струкову, управитель сказал:
— Оставьте ее на меня. Это прямо ведьма. А бабы здесь — ужасный народ. Я с ней справлюсь тут и улучу случай, доставлю в тюрьму…
Струков послушался совета управителя. Ипата связали, положили в телегу и повезли в город. Леонилу оставили дома.
Наутро Струков уехал.
Вскоре после того пришло в Николаевский Городок из Петербурга письмо от ходоков Тараса Нефедова и Кузьмы Алексеева. Писали они, что будто добились увидать мать Александра Павловича — свою покровительницу Марию Феодоровну.
Вот как это было по письму. Мария Феодоровна сходила с крыльца. Ходоки упали на колени.
— Ты что, мужичок? — спросила Мария Феодоровна Кузьму Алексеева. — Кто ты такой?
— Я матушка, не мужик, а твой питомец из Саратовского поселения, — ответил Кузьма Алексеев.
— Не может этого быть! Что-ж ты по-мужицки одет? Зачем так грязен и оборван? Детушки мои, питомцы, должны ходить по-барски, вот как мы ходим… Стало быть, вас там обкрадывают, а нам никто не доносит; управляющий ваш всех здесь задарил. Ступайте с богом домой. Все будет по-вашему.
Получивши такое письмо, питомцы возликовали. На утицах плясали, песни пели, водили хороводы, затевали игры.
Само-собой, о письме узнал правитель и приказал полиции найти и взять письмо. Письмо нашли у Леонилы Дурдаковой, отняли и представили управителю. О ходоках дали знать петербургской полиции. Та их разыскала. Ходоки повинились, что написали письмо ложно, что Марии Феодоровны им увидать не удалось, а они хотели утешить питомцев да получить с них денег на обратную дорогу, ибо в столице прохарчились; возвратиться же домой с пустыми руками они боялись: им было сказано с великою клятвою: «Вернетесь ни с чем — живыми зароем в землю!» Кузьму и Тараса заковали в кандалы и переслали из столицы в саратовский острог.
Через некоторое время получается распоряжение министра — оставить обременительную для крестьян общественную запашку, а потом еще сообщение, что по докладу министра государственных имуществ государь император высочайше повелеть соизволил сложить с крестьян недоимку.
— Так вот оно что! — толковали питомцы. — Утерлись, так и запашки нет. А как дошло до царя, так и недоимки сложили! Да ее, чай, и не было! Вот и дрова нас заставляют возить. Что мы — мужики, что ли? Не поедем!
