Питерский битник - [23]

Не моё это. Живу, как умею и верю тоже.

Потом всех рассудят, и тех, и меня, грешного. А уж за кем геморроев больше — не нам судить.

……………………….

Знаешь, сейчас задумался. По моим давним подозрениям, Господь всех рабов своих недостойных, но чем–то начинающих выходить за рамки обыкновения, сразу же прибирает к своим рукам. Примеров тому — числа нет. Резервация у Него Там, что ли?

Мера приближения к Совершенству — Смерть. Критерий долголетия — усреднённость. Гении здесь (к коим я себя, ни в коем случае не причисляю!) — обречены по мере достижения Совершенству.

А оно Ему здесь — не трэба. Дабы человек не загордился.

На все проблески — реакция моментальная, Брюс Ли, блин.

Может Он во мне что–то предположил и решил убивать меня по частям?

Я его расстрою: я — земной, тёплый, любящий.

Мне Туда, по–моему, ещё рановато.

………….

Солнышко, не хотел тебя пугать, но опять приступ. Дошёл до того, что начал писать завещание, правда. Мокрый, грязный, ненавижу себя.

Ради Бога, постарайся не брать это в голову, ты — это МЫ, помни всегда это. Архангел даст — доживу, я весь мокрый, пальцы с клавы соскальзывют.

Я знаю одно — если ты меня любишь, то всё будет хорошо! А всё остальное — рядом, и обязательно рядом. Будет всё. Мы на грани сотворения мира. Ещё одного. Он не будет против.

10 мая 2010.

* * *

Love me, tender…

Люби меня нежно, люби меня сладко,

В доме темно, на улице гадко.

Поставь на огонь вчерашний обед, —

Нам спать с тобой три тысячи лет.

А в двери войдёт фиолетовый кот,

Часы остановит: смерти завод.

Столетия прочь, великая ночь!

У нас будет сын, у нас будет дочь.

А мы их убьём, мы будем вдвоём,

Нас некому старить, и мы не умрём.

Нас незачем помнить, нас можно забыть, —

И мы всех забудем, и будем любить.

Ведь утро придёт со стаканом дождя,

И кот будет плакать, от нас уходя.

Ты тоже уйдёшь, выпив дождь без остатка,

Люби меня нежно, люби меня сладко…

* * *

Остаюсь

Разгадать бы Ночь, как ребус, прицепить медаль на бантик.

Незаполненный троллейбус, незаконченный романтик.

Дома — сыр и чашка кофе, дома — всё, чем жив сегодня,

Звёзд рассыпанные крохи, светел был пирог Господень.

Два шага до горизонта, манит кто–то, умоляет,

Я не вижу — вот позор–то! Я её лишь представляю!

Лодка в небе, землю клонит, лодка в небе, лодка в небе.

Я б уплыл бы, да догонит: «С кем бы? Как бы?», — просто, с ней бы…

*****

Я в предсказания не верю,

Пророчеств вьюга — день вчерашний.

Уж приготовил яд Сальери,

А я всё пью, и мне не страшно.

И я, в простуженном трамвае,

Зеваю, ведь ангина — бред.

Живая, милая, живая!

Та бабочка, что в октябре!

*****

Пустячок

«Я с вами, вроде бы, знаком», — она, в ответ: «Возможно»,

И плакал ветер сквозняком, часы ушли безбожно,

И вечер обещал роман карманного формата,

Снег часто падал на дома ноябрьскою ватой.

«Я безнаказанно влюблен», — она, в ответ, — «Не верю!».

И раскаленный листик клен оставил перед дверью,

А ветер напевал романс, томительно красивый,

Он был наказан, и обман она ему простила.

*****

Скоро, скоро…

Скоро, скоро, очень скоро, будет утро, и тогда,

Все ночные разговоры вспомнишь словом «Ерунда».

Все — хуйня, когда проснешься, лишь себя немного жаль,

Покраснеешь, улыбнешься, и пойдешь сдавать хрусталь.

Завтра будешь космонавтом, завтра в космос полетишь,

За моря поедешь завтра, спи спокойно, мой малыш!

Спи, малыш, целуй подушку, как мечту свою, тайком.

Завтра — курица–несушка разродится пятачком.

Пятачок — тебе награда, не одежке, а уму,

Приютит тебя отрада, во высоком терему.

Приютит тебя удача, даст тебе за пятачок,

Все прекрасно, не иначе, спи спокойно, дурачок.

Ведь, пока что, — темень злая, и собак тревожен сон.

Где–то, где–то в Гималаях спит медведь, а, может, слон.

Тихий Ангел пролетает над постелию твоей.

И купить тебя мечтает за четырнадцать рублей.

P. S:

Портвейн тогда на углу «Пушки» и «Колоколов» 15‑ть стоил. У меня в ночи

юксовый по карманам нашарился, а остальное — по голяку… Сбодунило…

*****

Ночной буфет Московского вокзала

Я знаю, что ты идиотка,

Ты знаешь, что я идиот.

Количество выпитой водки

Терзает умы и живот,

И мечется в бешеном лифте,

Решая, под стол иль на стол.

Буфетчица, осчастливьте,

Добавьте ещё раз по сто!

Добавьте ж немного надежды,

Что жили мы всё же не зря.

И наши скупые одежды

Займёт подвенечный наряд.

Всё будет, как в самом начале,

Придём, как впервые, домой.

«И в Радости, и в Печали,

И в Благости, и с сумой».

И что–то ещё про «Навеки…»,

Спешащий у батюшки вид.

Подставьте ж плечо, человеки!

Подстреленной кем–то Любви!

Но, выпив, мы молча бродили,

Успев на сведение к трём.

Как здорово, что нас родили!

Как грустно, что всё же умрём…

*****

Есть в этом воздухе беда,

Идущая на серых лапах,

Имеющая цвет и запах,

Бесформенная как вода.

Пока ты счастлив — для неё

Заветное готовишь место:

Она приходит, как невеста,

И гости спят, и вы вдвоём.

Есть в этом городе беда,

Что пахнет старостью и пылью,

Что птицам подрезает крылья,

И не смеётся никогда.

И вот, когда наверняка,

Ты принимаешь все условья, —

Она окажется Любовью,

Лишь заколдованной, слегка.

*****

СашБашу

Какая разница, с какого

Он этажа шагнул в рассвет?

С восьмого, господа, с восьмого.

Вам легче? Мне, допустим, нет…

Уходом и началом между,

Посередине — тридцать лет.