Пистолет с крыльями - [4]

Блокноты были напичканы всевозможными данными. В них содержались тысячи фактов, которые могли оказаться, а могли и не оказаться относящимися к делу: взаимная неприязнь между Пегги Майон и Рупертом Гроувом, импресарио её мужа; стычка с Джиффордом Джеймсом, когда тот при свидетелях ударил Альберто Майона; реакция различных лиц на требование Альберто Майона компенсировать ущерб; и т.д., и т.п… Конечно, использовать все факты не представлялось возможным, да и сам Вульф никогда не нуждался в большей их части, поэтому я изложу лишь некоторые. Естественно, пистолет был уликой № 1. Новенький, купленный Майоном спустя неделю после того, как Джиффорд Джеймс повредил ему гортань ударом кулака. Майон тогда объявил, что не собирается сводить с Джеймсом счеты при помощи револьвера, а просто хочет обезопасить себя на будущее. Отправляясь куда-нибудь, он всегда клал его в карман, а дома держал в студии, на консоли с бюстом Карузо. Как удалось установить, пуля, оборвавшая жизнь Майона, была первой пулей, выпущенной из этого пистолета.

Когда прибыл доктор Ллойд и Вепплер провел его в студию, пистолет лежал на полу недалеко от колена Майона. Доктор Ллойд протянул было к нему руку, но, спохватившись, отдернул её, не успев прикоснуться, поэтому представители закона, приехав, застали все как было. Пегги утверждала, что, когда они с Фредом первый раз вошли в студию, пистолет отсутствовал. Фред соглашался с ней. По поводу отпечатков пальцев полицейские ничего не сообщили, и неудивительно – на пистолетах редко остаются сколько-нибудь пригодные для идентификации отпечатки. На протяжении двух с половиной часов Вульф то и дело вновь принимался расспрашивать их о пистолете, но, как ни крути, крыльев у пистолета не было.

Все события дня и список посетителей восстановили тщательнейшим образом. Утро не представляло ничего особенного, поэтому наше внимание сконцентрировалось на обеде, на котором присутствовало пятеро: Майон, Пегги, Фред, некая Адель Босли и доктор Ллойд. Встреча была скорее деловой, нежели дружеской. Фреда на неё позвали, так как Майону захотелось, чтобы он написал для «Газетт» заметку о том, что слухи, будто бы он, Майон, уже никогда не сможет петь, – злонамеренная чушь. Адель Босли, заведовавшая в Метрополитэн Опера рекламой и связями с общественностью, помогала обрабатывать Фреда. Задача доктора Ллойда состояла в том, чтобы убедить Вепплера, что операция, проведенная им на гортани Майона, оказалась успешной и можно ставить десять против одного, что к началу нового сезона, открывающегося в ноябре, великий тенор будет так же хорош, как и прежде. Ничего примечательного не произошло: Фред написать статью согласился. Затем Адель Босли и Ллойд ушли, Майон поднялся в свою звуконепроницаемую студию, а Фред и Пегги посмотрели друг на друга и внезапно открыли для себя факт, ставший самым важным в жизни людей со времен эдемского сада.

Приблизительно ещё через час, около половины четвертого состоялась другая встреча, на сей раз наверху, в студии, но ни Фред, ни Пегги на ней не присутствовали. К этому времени Фред уже нагулялся, успокоился, позвонил Пегги, и она вышла к нему в парк, так что все их сведения были с чужих слов. Кроме Майона и доктора Ллойда, во встрече участвовали ещё четверо: упоминавшаяся ранее Адель Босли, мистер Руперт Гроув, импресарио Майона; мистер Джиффорд Джеймс, баритон, который съездил Майону по шее шестью неделями раньше; и Генри Арнольд – адвокат Майона. Эта встреча была ещё менее дружеской, чем обед, поскольку собравшимся предстояло обсудить иск, поданный Майоном на Джиффорда Джеймса, об уплате четверти миллиона долларов в качестве компенсации за ущерб, нанесенный его гортани.

Согласно сведениям Фреда и Пегги, атмосфера в студии в ходе обсуждения не раз накалялась, причём Майон подлил масла в огонь с самого начала, взяв пистолет с бюста Карузо и положив его на стол возле своего локтя. О подробностях Фред и Пегги имели весьма общее представление, но как бы там ни было – пистолет не стрелял. Кроме того, существовала масса свидетельств, что по окончании встречи Майон, если не брать во внимание его гортань, оставался цел и невредим. Он дважды звонил по телефону: один раз – своему парикмахеру, другой – богатой оперной меценатке. Несколько позже ему звонил его импресарио, Руперт Гроув, а около половины шестого Майон позвонил вниз служанке, чтобы та принесла ему бутылку вермута и лед. Когда служанка принесла поднос в студию, Майон был жив и здоров.

Я тщательно записал имена всех действующих лиц в блокнот, так как, похоже, дело должно было кончиться предъявлением одному из них обвинения в убийстве, причём особенно привлекло моё внимание одно имя: Клара Джеймс, дочь Джиффорда. Оно представляло троякий интерес. Во-первых, причиной расправы Джеймса над Майоном послужило подозрение Джеймса (или уверенность – Фред и Пегги точно не знали) что Майон переступил в отношениях с его дочерью черту дозволенного. Во-вторых, это имя завершало составленный Фредом со слов лифтера и швейцара список посетителей, поднимавшихся к Майону в тот день. Клара Джеймс пришла около четверти седьмого, поднялась на этаж, где была студия, то есть на тринадцатый, а чуть позже, минут через десять, вызвала лифт на двенадцатый, спустилась и ушла. На третий примечательный момент указала Пегги, которая после разговора с Фредом ещё немного постояла в парке и около пяти вернулась домой. Она не поднималась в студию и не видела мужа. В половине седьмого в дверь позвонили, и, поскольку служанка хлопотала с кухаркой на кухне, Пегги открыла сама. На пороге стояла Клара Джеймс, бледная и возбужденная, как, впрочем, всегда. Она спросила, где Альберто. Пегги ответила, что он, кажется, в студии. Клара возразила, что его там нет, и добавила, что это, в общем-то, не имеет значения. Она отвернулась, чтобы вызвать лифт, и Пегги, не испытывая нужды в компании, тем более в лице Клары Джеймс, захлопнула дверь.