Пистолет с крыльями - [2]

– А надо ли ему? – спросил Вепплер.

– Конечно, надо. – Она повернулась к Вульфу. – Кажется, мне не очень-то удается объяснить вам. Понимаете, мы были совершенно… ну, короче, мы любили друг друга, и все тут. И оттого, что наши чувства так долго оставались невысказанными, это внезапное откровение вышло ещё более… более ошеломляющим. Фред захотел сразу же встретиться с моим мужем, все ему рассказать и обсудить, как быть дальше. Я согласилась, и тогда он отправился наверх…

– Наверх?

– Да, у нас двухэтажная квартира, и наверху находилась студия мужа со звуконепроницаемыми стенами, где он репетировал. Когда Фред пошёл…

– Позволь мне, Пегги, – перебил её Вепплер. Его взгляд переместился на Вульфа. – Лучше, если вы услышите это из первых рук. Я пошёл сказать Майону, что люблю его жену, что она любит меня, и просить его отнестись к этому, как подобает цивилизованному человеку. Развод считается ныне довольно цивилизованной мерой, но он так не думал. Плевал он на цивилизованность. Конечно, буянить он не стал, но повёл себя просто отвратительно. В какой-то момент я испугался, что сделаю с ним то, что сотворил Джиф Джеймс, и ушёл. Я не хотел возвращаться к миссис Майон в таком состоянии, поэтому покинул студию через дверь верхнего холла и спустился оттуда на лифте.

Он замолчал.

– И?.. – подтолкнул Вульф.

– Я решил проветриться. Погуляв по парку и немного успокоившись, я позвонил миссис Майон, и она тоже вышла в парк. Я рассказал ей о реакции её мужа, попросил бросить его и переехать ко мне. Она отказалась. – Вепплер сделал паузу. – Видите ли, существуют два момента, которые все усложняют, но которые вам надо знать, чтобы знать все.

– Если они имеют отношение к делу – пожалуйста.

– Самое непосредственное. Во-первых, миссис Майон имела и имеет собственные деньги. Это делало её более привлекательной в глазах мужа. Но не в моих глазах. Я говорю, просто чтобы вы знали.

– Спасибо. И второй момент?

– Второй – это причина, по которой миссис Майон не захотела немедленно покинуть мужа. Вы, вероятно, знаете, что на протяжении пяти или шести лет он был первым тенором в «Мет», и потом у него пропал голос – не насовсем. Джиффорд Джеймс, баритон, ударил его кулаком в шею и повредил ему гортань. Это случилось в начале марта, и Майон не смог закончить сезон. Его оперировали, но голос не вернулся, из-за чего он, естественно, был подавлен, и миссис Майон не хотела бросать его в таком состоянии. Я убеждал её, но она не соглашалась. Я был совершенно не в себе в тот день, как из-за чувств, охвативших меня впервые в жизни, так и из-за сказанного Майоном, поэтому, забыв о благоразумии, я оставил её в парке, а сам засел в баре и начал набираться. Время шло, я выпил уже порядочно, но хмель не действовал. Ближе к семи я решил, что должен снова увидеть её, выкрасть её, чтобы ни одной ночи не провела она больше в том доме. В таком настроении я вернулся на Ист-Энд-авеню и поднялся на двенадцатый этаж, где минут десять постоял в холле, прежде чем протянул палец к кнопке звонка. Наконец, я позвонил, впустившая меня служанка пошла за миссис Майон, но к этому моменту весь мой боевой дух, похоже, уже улетучился. Я лишь предложил, чтобы мы переговорили с Майоном вместе. Она согласилась, и мы поднялись наверх и…

– На лифте?

– Нет, по внутренней лестнице. Мы вошли в студию. Майон лежал на полу. Мы приблизились. В затылке у него виднелась большая дыра. Он был мёртв. Я вывел миссис Майон из студии – она с трудом держалась на ногах. На лестнице, слишком узкой, чтобы идти рядом вдвоем, она упала и скатилась вниз по ступенькам. Я отнес миссис Майон в её комнату и уложил на кровать, а сам пошёл в гостиную, где стоял телефон, но потом подумал, что нужно сперва принять некоторые меры. Спустившись на лифте на первый этаж, я отыскал лифтера и швейцара и спросил, кто в тот день после обеда поднимался в квартиру мистера Майона на двенадцатый или тринадцатый этаж. Я сказал, чтобы они вспомнили хорошенько – всех до единого. Они назвали мне имена, и я записал их. Затем я вернулся в квартиру и вызвал полицию. Внезапно сообразив, что факт смерти может констатировать только специалист, я позвонил жившему в том же доме доктору Ллойду. Он пришёл сразу, и я проводил его в студию. Не успел он пробыть там и трёх минут, как появился первый полицейский и, конечно же…

– Если позволите, нельзя ли короче, – сердито вставил Вульф. – Вы ведь ещё ни словом не обмолвились о тех неприятностях, из-за которых решили ко мне обратиться.

– Я доберусь до этого…

– Надеюсь, с моей помощью это произойдет быстрее. Я припомнил кое-что. Врач и полиция констатировали смерть. В момент выстрела дуло револьвера находилось у него во рту, и прошедшая навылет пуля снесла часть черепа. Револьвер, найденный рядом на полу, принадлежал самому Майону и хранился там же, в студии. В комнате никаких следов борьбы, на теле никаких других повреждений. Потеря голоса являлась прекрасным мотивом для самоубийства. Таким образом, по окончании обычного расследования, принимая во внимание, сколь сложно засунуть в рот человеку дуло заряженного револьвера, не вызвав с его стороны протеста, происшествие было зарегистрировано как самоубийство. Все верно?