Пистоль Довбуша - [5]
Мишка улегся на широкой лавке у окна. Долго он не мог уснуть, хотя ресницы и слипались, будто кто-то намазал их липким клеем. Но мысли наплывали одна за одной, как волны. «И что скрывается в той улыбке? — не раз гадал Мишка. — И почему она так фашистов разозлила?»
Мишке уже одиннадцать… Маловато еще! Вот бы проснуться завтра взрослым, настоящим легинем! Тогда он тоже пошел бы в горы, к партизанам. Тоже помогал бы беднякам, таким, как мама, как дедо Микула.
Дедо Микула… Это он приходил сегодня к маме. Он и рассказал ей о партизанах. Дедо все знает… А жандармы не найдут партизан… Зачем они убили орла?..
Мысли путались. Наконец усталость взяла свое, и Мишка крепко уснул.
Когда Мишка был еще маленьким, его матери пришлось пережить большое горе. Отец мальчика уехал в Америку на заработки. Полоска земли в горах за последнее время давала совсем плохой урожай. Ее нечем было удобрять. К тому же, талые воды смывали грунт, обнажая выглаженные камни, что белели из-под земли, точно кости.
Отец мечтал заработать в Америке денег, купить корову, землю. Но полгода спустя мать получила письмо от односельчанина Ива́нчо, который уехал вместе с ее мужем. Он сообщал, что на шахте, где работал Олекса Берда́ник, произошел страшный обвал. Олекса погиб. В конце письма Иванчо приписал: «Скопить бы деньжонок на билет и вернуться в родные Карпаты — вот все, о чем мыслю теперь».
Гафия дни и ночи причитала и плакала. Ей казалось, не переживет она этого горя. Но на нее смотрели три пары детских глаз, требовавшие заботы и ласки. Ради них она старалась перебороть отчаяние.
Но горе, как говорится, сторожит бедняка. Не успела вдова как следует оправиться после одной беды, в ее хату опять пришло несчастье: Василек и Оленка заболели почти в один день. Они лежали оба горячие и захлебывались каким-то странным лающим кашлем. Мать натирала их жиром, думала: простыли. Но ничего не помогало.
— Не дай бог, сглазили! — совсем встревожилась она. — Надо бежать к бабке Ганне!
Бабка Ганна лечила всех одинаково — молитвами да заговорами. Ее недолго пришлось ждать. Остановившись посреди хаты, она что-то зашептала, начертила в воздухе ножом кресты. Потом пробовала поить детей «священной» водой, но те метались в жару, вскрикивали.
— Нет, Гафие, их не сглазили, — наконец сказала бабка Ганна, настороженно прислушиваясь к хриплому дыханию больных, к их острому кашлю. — А горлышко у тебя, дытынко, болит? — спросила она Оленку.
Лицо старухи вытянулось, и она, сжав губы, ждала ответа. Но девочка только схватилась ручонкой за горло и опять захлебнулась кашлем.
— Маты ридна! Так оно и есть! — с горечью прошептала старуха. — Это та болезнь, что детей душит. На своем веку я уже не раз видела такое. Эта страшная болезнь не одну дытыну на кладбище отправила… Святой боже, теперь только на тебя надежда! — Она усердно перекрестилась.
Бабка Ганна не ошиблась. Дети заболели дифтерией.
Гафия упала перед иконами на колени и не молилась, а стонала:
— Исус, Мария, пане боже! Вы взяли моего газду[6]. Так сохраните же диточек моих, — причитала Гафия, — оставьте их на белом свете. Нет, нет! Не дам я им умереть! — вдруг закричала не своим голосом. — Не дам! Дохтура нужно!
Простоволосая, в чем была, она бросилась из хаты. Бежала к пану Ягнусу, не видя перед собой дороги, не чувствуя холода, хотя уже стояли осенние заморозки. Сейчас она вымолит у пана коня и поедет за доктором. Только доктор спасет ее детей!
Гафия встретила Ягнуса, когда тот выходил из ворот своего дома.
— Панночку, не откажите в моей просьбе, — сквозь рыдания начала женщина. — Дайте коня в город поехать. Дети у меня…
— Если я куда решил идти, то никогда не возвращаюсь, — зарокотал он густым басом. — Ты что хочешь, чтоб мне удачи не было? А вдруг я корчму застану закрытой, что тогда, а?
Пан стоял перед ней высокий, с пушистыми черными усами, краснолицый, здоровый, безучастный к чужому горю.
— Исус, Мария! — в отчаянии прошептала Гафия. — Прошу вас, пане, дайте коня! Дети у меня умирают!
— А что моя лошадь — вылечит твоих детей? — Пан расхохотался раскатисто, закинув голову назад, и как ни в чем не бывало стал раскуривать трубку.
— Нет! Этого пан бог не допустит, вы дадите коня!!! — крикнула она так, что Ягнус попятился. Потом добавила тихо, покорно, сквозь слезы: — Век буду батрачить на вас, пане…
— Вот проклятая баба, заставит-таки возвращаться!
Через несколько минут, которые матери показались вечностью, пан подвел к ней коня:
— И чего так убиваться? Зачем тебе трое? Чем кормить их будешь, вдовушка? Моли бога, чтоб развязал тебе руки…
Гафия пошатнулась.
— Душа у вас черная, пане, — сказала и с силой потянула лошадь, боясь, что Ягнус раздумает.
…Дрожа всем телом, мать выкатила из сарая возок, положила туда охапку сена, прикрыла ее рядном[7].
— Быстрее, гнедой! — крикнула на лошадь и замахнулась кнутом.
Словно на что-то сетуя, грустно шуршали под колесами желтые листья. Дорога петляла между перелесками и крутыми холмами. То она карабкалась вверх, то стремглав бежала вниз. Вот она нырнула в теснину и, зажатая скалистыми стенами утесов, вновь устремлялась на волю, к мостовой.
Когда Человек предстал перед Богом, он сказал ему: Господин мой, я всё испытал в жизни. Был сир и убог, власти притесняли меня, голодал, кров мой разрушен, дети и жена оставили меня. Люди обходят меня с презрением и никому нет до меня дела. Разве я не познал все тяготы жизни и не заслужил Твоего прощения?На что Бог ответил ему: Ты не дрожал в промёрзшем окопе, не бежал безумным в последнюю атаку, хватая грудью свинец, не валялся в ночи на стылой земле с разорванным осколками животом. Ты не был на войне, а потому не знаешь о жизни ничего.Книга «Вестники Судного дня» рассказывает о жуткой правде прошедшей Великой войны.
До сих пор всё, что русский читатель знал о трагедии тысяч эльзасцев, насильственно призванных в немецкую армию во время Второй мировой войны, — это статья Ильи Эренбурга «Голос Эльзаса», опубликованная в «Правде» 10 июня 1943 года. Именно после этой статьи судьба французских военнопленных изменилась в лучшую сторону, а некоторой части из них удалось оказаться во французской Африке, в ряду сражавшихся там с немцами войск генерала де Голля. Но до того — мучительная служба в ненавистном вермахте, отчаянные попытки дезертировать и сдаться в советский плен, долгие месяцы пребывания в лагере под Тамбовом.
Излагается судьба одной семьи в тяжёлые военные годы. Автору хотелось рассказать потомкам, как и чем люди жили в это время, во что верили, о чем мечтали, на что надеялись.Адресуется широкому кругу читателей.Болкунов Анатолий Васильевич — старший преподаватель медицинской подготовки Кубанского Государственного Университета кафедры гражданской обороны, капитан медицинской службы.
Ященко Николай Тихонович (1906-1987) - известный забайкальский писатель, талантливый прозаик и публицист. Он родился на станции Хилок в семье рабочего-железнодорожника. В марте 1922 г. вступил в комсомол, работал разносчиком газет, пионерским вожатым, культпропагандистом, секретарем ячейки РКСМ. В 1925 г. он - секретарь губернской детской газеты “Внучата Ильича". Затем трудился в ряде газет Забайкалья и Восточной Сибири. В 1933-1942 годах работал в газете забайкальских железнодорожников “Отпор", где показал себя способным фельетонистом, оперативно откликающимся на злобу дня, высмеивающим косность, бюрократизм, все то, что мешало социалистическому строительству.
Эта книга посвящена дважды Герою Советского Союза Маршалу Советского Союза К. К. Рокоссовскому.В центре внимания писателя — отдельные эпизоды из истории Великой Отечественной войны, в которых наиболее ярко проявились полководческий талант Рокоссовского, его мужество, человеческое обаяние, принципиальность и настойчивость коммуниста.
Роман известного польского писателя и сценариста Анджея Мулярчика, ставший основой киношедевра великого польского режиссера Анджея Вайды. Простым, почти документальным языком автор рассказывает о страшной катастрофе в небольшом селе под Смоленском, в которой погибли тысячи польских офицеров. Трагичность и актуальность темы заставляет задуматься не только о неумолимости хода мировой истории, но и о прощении ради блага своих детей, которым предстоит жить дальше. Это книга о вере, боли и никогда не умирающей надежде.