Пистоль Довбуша - [29]

— Он велел передать или вам, или Анце, что меж ними был доносчик, зраднык поганый. Лущак какой-то… Он их и выдал. Они тоннель хотели подорвать. А им засаду устроили. А жандары кого схватили, а кого насмерть…

— Так кажешь, Лущака он с ними видел?

Мишка по просьбе дедушки несколько раз повторил слова партизана.

— Палий!.. Наш Палий!.. — Дедо Микула сел на лавку, точно ему было тяжело стоять. Руки у него дрожали, и трубка, которую он держал между пальцами, выбивала о стол мелкую дробь. Глаза его, казавшиеся раньше выцветшими и потухшими, горели сейчас ненавистью и местью. — Мы отплатим за тебя, Палий! — Старик вскочил, сжал кулаки. — За всех отплатим! И Лущака под землей найдем! И заткнем глотку тому черному тоннелю!.. — Голос его дрогнул. Он повернулся к окну, замолчал.

Мишка следил за ним взглядом. И ему показалось, что перед ним уже не тот дедушка, который часто приходил к ним, рассказывал сказки и разные смешные случаи. Перед ним стоял другой дедо Микула, до сих пор незнакомый Мишке, чем-то похожий на учителя Палия.

«А как же дедо подорвет тоннель? Он сказал: «Мы отплатим», — напряженно думал мальчик. — Значит, дедо не один? И учитель его знал. И Анцю тоже. То они все заодно? Выходит, и дедо партизан?»

Мишку захлестнула гордость за деда Микулу, за Анцю. И щемящая боль утраты как-то вдруг немного смягчилась, будто утренние заморозки от теплого ветра.

— Бежи, сынку, за Анцей! Скорее! Я недавно видел ее возле потока, она панское белье стирала.

Мишку будто ветром сдуло.

Вскоре Анця зашла в хату старого Микулы, а мальчик остался во дворе, чтоб в случае чего предупредить их об опасности. Он стоял у ворот долго, терпеливо.

Наконец дверь скрипнула, девушка позвала Мишку:

— Пойдем, легинеку, коров поить.

Шла и молча плакала. Не знал Мишка, что не так давно она жила в Скалистом по соседству с голубоглазым пареньком, который стал потом учителем. Не было ему известно и то, что накануне Анця передала Палию расписание поездов и всю ночь с нетерпением ждала взрыва. А вместо взрыва услышала выстрелы и до утра не сомкнула глаз.

Только открыли ворота, Анця заголосила на весь двор:

— Сиротинушка-а я одинокая-а! Одну нанашку[21] имела! Одну душеньку близкую-ю… И та покидает меня!

Она так искренне причитала и плакала, что Мишка подумал: «А может, и взаправду ее нанашка при смерти».

Хозяйка отпустила девушку навестить «умирающую крестную». Мальчик догадался: Анця ушла рассказать кому-то, что случилось в горах.

На второй день пастушок погнал коров на стерню. Шел за стадом, опустив голову. Во всем теле чувствовалась такая усталость, что, если б это было можно, он лег бы под первый попавшийся куст и тут же уснул.

— Ну и плетешься ты, — неожиданно остановил его Юрко, — будто три дня не ел!

Мишка, увидев друга, испугался. Он должен передать Юрку, что говорил учитель. Но как умолчать о его смерти?

— А где ты был, Юрко, вчера? — спросил тихо.

— Меня мама в Кривое посылала, за керосином. А ты слыхал, какая пальба была прошлой ночью? — Юрко перешел на шепот. — Партизаны четырех жандаров ухлопали. А может, и больше! Не веришь? Петр Данько, тот, что на краю села живет, рассказывал моему няньке. Он видел, как вчера утром мертвых хортиков в зеленую машину грузили.

— Ого! Так им тоже попало! — оживился Мишка. Усталости как не бывало. — Может, это он их перебил?..

— Кто? А ну, гляди на меня. Ты что-то знаешь?

— Айно! Вчера я твоего пана учителя в лесу видел…

— Врешь, Мишко! — В голосе Юрка было столько зависти, недоверия, надежды! — А они думали, что поймают его! У, песыголовцы проклятые, колючки им в глотку! И ты говорил с ним, Мишко? Расскажи мне о нем, все расскажи! И какая винтовка у пана учителя. А бомбы ты у него видел?!

— Господи, и тут про пана учителя, — раздался рядом женский голос.

Мальчики так увлеклись разговорами, что не заметили, как к ним подошла Маричкина мама, грустная и заплаканная, с синими кругами под глазами. Сегодня она пригнала Ласку на выгон.

— Про какого это вы учителя говорите, хлопчики? Неужели ж про Палия?! И Маричка тоже о нем… Господи! Она такая хворая! Всю ночь кричала. Звала пана учителя да все просила: «Послушайте, мамо, не скачут конники в горах? Я, говорит, слышу». А сегодня утром открыла глаза и сразу: «Мамо, а жандары Юркиного учителя убили и в обрыв бросили». Да как расплачется! И опять горит вся. Никого не узнает. Что там стряслось вчера, Мишко? Скажи, сынок!

Мишка боялся поднять голову и взглянуть на Юрка. Тот, окаменев, как приговора, ждал ответа. Молчание затянулось. Оно было красноречивее слов. По опущенным глазам Мишки, по его осунувшемуся, бледному лицу Юрко понял все. Он кинулся к нему, схватил его за плечи:

— Правда?! Это правда?!

— Айно…

Юрко смотрел широко раскрытыми зеленоватыми глазами то на Мишку, то на Маричкину маму, словно ожидая, что они ему сейчас скажут, что зло над ним подшутили. Но они молчали.

«Значит, правда! Правда!» — окончательно понял он.

— Пан учитель! — Плечи его затряслись в судорожном плаче.

Маричкина мама сообразила, что сказала лишнее.

— Я сейчас пойду найду их! Спалю-у! — вдруг в исступлении закричал Юрко и рванулся с места.