Письмо сыну - [15]

Лень — это прежде всего трудно на что-то решиться, сделать выбор, сдвинуть себя.

Я пришел на работу. Что мне делать? А все уже решено: лежит больной, у него болезнь, патологический процесс, нарушение в организме, которое, как говорится, требует коррекции, вмешательства, насильственных изменений внутри него, внутри организма, вмешательства врача, хирурга.

Не меня спрашивали, когда его повезли в нашу больницу. Не меня спрашивали, когда его положили в мою палату.

Я увидел его, пощупал, послушал, посмотрел, сделал анализы, рентгеновский снимок, снял различные биотоки и колебания тканей и систем его, подумал: ясно, у него в желчном пузыре камни, которые, в свою очередь, вызвали воспаление, а воспаление распространилось на окружающие ткани в животе. Поэтому у него боли, поэтому температура и все прочие признаки тяжелого состояния.

Мне нечего решать. Если воспаление в животе — нужно убрать источник его. Если не удастся ликвидировать воспаление различными лекарствами и действиями, которые можно назначать, а самому дальше только следить за действиями сестры, придется оперировать.

Казалось бы, лечить-то мне проще, чем оперировать. Нет — проще оперировать. Я знаю, что раз у него там камни, а камни не вылечишь никакими лекарствами (по крайней мере сегодня мы этого еще не умеем), значит, надо все время держать такого больного на прицеле, на мушке, наблюдать с ножом в руках. Ждать и нервничать, портить нервы больному, родственникам его, себе. Не проще ли сделать операцию? Да и не только проще — это единственный выход. Все решено за меня. А я — исполнитель.

Ну, не сделаем операцию, полечим, и пройдут боли, температура и все прочие явления — останутся камни.

Сегодня больному пятьдесят, и если хорошо пойдет лечение, то он выздоровеет, то есть не выздоровеет, а пройдут все боли, и, может, целых десять лет ничего не будет его мучить. В лучшем случае.

Но придет время, и станет ему шестьдесят, семьдесят — и придет опять болезнь, никуда ведь камни не уйдут, и придется мне, нам, оперировать его, но в худших условиях.

Лучше буду оперировать сейчас.

Больной лежит и ждет моего решения. А все уже решено без меня — жизнью, болезнью его, нашими возможностями, долгом, наконец. И я беру его на операцию, везу его в оперблок, кладу на оперстол.

А сам ухожу в ординаторскую, переодеваюсь, снимаю свой халат, костюм, надеваю операционную пижаму, фартук; потом моюсь, надеваю другой халат, мажу уже спящего больного йодом, надеваю перчатки; разрезаю кожу, останавливаю кровотечение зажимами, перевязываю сосуды нитками; иду глубже, разрезаю следующие, нижележащие ткани, вхожу в живот, подхожу к желчному пузырю; нащупываю там камни, с облегчением убеждаюсь в правильности признаков, известных сейчас медицине, врачам, мне; иду дальше, щупаю ниже пузыря, желчные пути, ввожу в них специальное вещество, делаю рентгеновский снимок этих протоков и все равно не вижу точной, ясной картины состояния этих протоков, вынужден что-то решать.

Удаляю пузырь — это решать не надо, ничего другого нельзя, — это решено. А вот с протоками вопрос остается неясным, сомнительным, нерешенным. Неясно, сомнительно, есть там камни или нет. Я использовал все возможное — и рентген, и давление измерял в них, и пощупал, и осмотрел глазами и пальцами — и к ясному решению не пришел.

Можно либо «уйти из живота» — убрать пузырь, все сделать, как надо, и уйти. А потом ходить и нервничать: а вдруг осталось там что-то, а вдруг будет рецидив болезни из-за этого, а вдруг больного опять привезут в больницу?

Мне лень уже сейчас думать об этом «привезут»; мне лень будет потом лечить его; мне надо сделать что-то, что единственно правильное, потому что иначе будет после много лишних действий, не надо лишних действий; и я сестре говорю, чтобы она мне дала такой-то и такой-то инструмент, так как я вынужден — другого нет пути — не полениться и делать операцию на протоках.

И если у сестры нет этих дополнительных инструментов на ее маленьком столике, с которым она стояла рядом со мной, и она вынуждена отойти к большому общему инструментальному столу, я ругаю ее за лень, за беззаботность, за непредусмотрительность, так как все эти инструменты должны быть при ней с самого начала операции, а так вот теперь приходится идти к тому столу. Ну как ей не лень! Хорошо еще, что общий стол находится в полутора метрах от нашего.

Все должно быть предусмотрено, подготовлено, обо всем надо было подумать — а то ведь лень!

И вот я продолжаю операцию: разрезаю протоки, беру специальные ложечки, щипчики, бужи, трубочки, черпаю из протоков ложечками, вынимаю оттуда щипчиками, прохожу протоки бужами, промываю их через трубочки.

И когда все сделано, все хорошо, я думаю, что можно зашивать. Нет, не думаю, а знаю, потому что думают, когда не знают, а когда знают, уже не надо думать, надо делать; давно известно, что знания не есть признак мудрости. Когда думать — когда делать. Сначала время думать — потом время делать. А часто одному время думать — другому время делать. Эк, я стал лениво растекаться мыслью — значит, главное я уже сделал. Но не время еще думать, еще время делать. Расслабился немножко, и хватит.