Письмо с которого все началось - [11]

– Не могу, – Агнесс втянула голову в плечи. – Мне мать настоятельница приказала с вами ехать.

– Да чтоб тебя… – вовремя осеклась я. – Возвращайся обратно!

– Не могу, – продолжала упираться та. – Мне сказано с вами ехать, куда бы вы ни направлялись. И письмо приказное на то есть.

– Приказ сюда!

– Лишь в монастыре Святого Августина его велено отдать, – ты смотри какая упертая.

О Боже! Навязали на мою голову это наказание!

– Тогда живо собирайся!

Да, думаю, что быстро съездить не получится! Сестры Гертруда и Юозапа поглядывали на меня с осуждением, смешанным пополам с неудовольствием. А я что могу сделать? Не по своей же прихоти я эту доходяжку тащу. Что меня особенно убивает в роли командира среди своих подруг: если решение им нравится – они его с радостью выполняют, если же нет – от разобиженных взглядов неделю отделаться невозможно.

Я отошла к Пятому, поправила подсумки, проверила подпругу, села в седло, только собралась тронуться…

– Ты что творишь, бесстыжая! – нет, меня точно с ними сегодня кондрашка хватит! Ну чего Юза опять разоралась?! – Да как же ты посмела волосищи свои напоказ выставить!

Оглянулась. Та-ак! Еще не легче! Агнесс взялась сегодня нас добить! Мало того, что она сидела в седле точно в поговорке у кавалеристов: как собака на заборе, так и ехать собралась в поддоспешнике нараспашку, с непокрытой головой. Неудивительно, что Юозапа завопила как резаная. Без боевого облачения верхом сестрам полагается путешествовать в рясе, с разрезами по бокам. Под нее одеваются широкие кальцони и высокие сапоги по колено, на голове горжет, а поверх него не очень длинный покров. Эта же ворона только кольчугу в мешок упихала и сразу в седло полезла. (Кальцони – разъемные, широкие штаны-чулки.)

– Бегом переоделась! – рявкнула я на Агнесс, злясь на ее дурость. И что за недоразумение настоятельница нам в четверку подсунула?!

В итоге мы сидели верхами с кислыми лицами, смотрели за суетными раскопками младшей сестры в своих сумках и тихо переговаривались.

– Герта, скажи. Неужели и я такая беспомощная была, когда меня определили в четверку? – я начинала под присмотром Гертруды.

– Не все так печально, как здесь, но ты полчаса блевала после своего первого трупа и потом два дня зеленая ходила, – услужливо напомнила мне та.

– Если после боя ее будет тошнить меньше, скажешь, и я поставлю самую толстую свечу апостолу Фальку.

– Если она вообще кого-нибудь сможет прикончить, – выразила наше общее сомнение Юозапа.

Прошло не менее получаса, прежде чем мы снова могли тронуться в путь. Гертруда сразу же принялась исправлять огрехи в обучении Агнесс. Она прирожденный наставник, многому научила меня и Юзу.

– Спину держи прямо! Коленями бока сожми!

Такими темпами девочка к вечеру света белого невзвидит, через неделю нас проклянет, а через две чему-нибудь научится.

До города мы добрались к самому закату, из-за Агнесс приходилось ехать медленно. Под вечер она едва не выпадала из седла. Ворота пока были распахнуты, десяток стражников сидевших возле них, лениво посматривали по сторонам: места спокойные, да и народа желающего попасть в город к ночи становилось маловато. Проводив нас лишенными интереса, пустыми взглядами, поскольку с церковников-то налог содрать нельзя, они продолжили созерцать засыпающие окрестности. А мы, миновав арку ворот, направились к небольшому навесу, притулившемуся недалеко от них. Поскольку Витрия находилась в ведении нашего ордена, там расположилась пара боевых сестер, в обязанности которых входило фиксировать въезжающих в город церковников, проверяя у них проездную бирку – металлическую пластину с названием ордена и именами путешествующих священнослужителей.

– Господь посреди нас, сестры, – поприветствовала я их, предъявляя пластинку.

– Есть и будет, – последовало в ответ. – Госпиталь неподалеку от северных ворот.

– Благодарю, – я и так знала, где он расположен, но таковы были правила.

Если б я не показала бирку, нашу четверку должны были задержать до выяснения цели поездки. А посмей мы воспротивиться, из неприметной калиточки появились бы еще шестеро сестер, и две из них с арбалетами. В церкви все серьезно, нечего болтаться без дела. Если нужно куда-то съездить, проси у начальства подорожную и отправляйся куда хочешь, вернее куда отпустят. Беглых таким способом разыскать тоже просто: при первом же въезде в город без бирки поймают.

Проплутав с полчаса по кривым и узким городским улочкам, мы наконец-то добрались до госпиталя. Перед его воротами, обшитыми металлическими листами, во всеоружии стояли два брата ордена Святого Жофре Благочестивого, поскольку в их подчинении тот и находился.

В Единой Церкви лишь два ордена заведуют госпиталями и паломниками: этот и Святого Бенедикта Путешествующего. Братья вели себя отлично от городских стражников: были собраны, внимательны, зорко следили за проезжающими.

– Господь среди нас! – поприветствовала я их.

– Есть и будет. Проезжайте сестры.

Один из братьев распахнул створку ворот, мы спешились, и, ведя коней в поводу, попали во двор. Госпиталь оказался небольшим: угрюмый трехэтажный корпус гостиницы, приземистое здание больницы, трапезная и часовня. Все эти строения по периметру были окружены стенами, вдоль которых расположились с десяток торговых лавок, уже закрытых к этому времени.