Письмо не по адресу. Любовная горячка - [49]

Твоей бабушке, наверно, и охранник никакой не нужен. Всё то, для чего Кассандра использует свои дзюдо, карате и прочее, твоя бабушка делает одним своим взглядом. Уверен, она могла бы глазами испепелить Камиллиных горилл или зашвырнуть их в самую отдалённую галактику.

Но сейчас она улыбается.

— Фрау Кранц? — обращается она к моей маме, которая успела уменьшиться до размеров хоббита.

— Какая честь познакомиться с вами лично, — шепчет мама.

— Дорогая, я уже давно являюсь поклонницей ваших кулинарных шедевров. Это для меня честь познакомиться с вами.

Мама преодолевает земное притяжение и воспаряет нам, полом.

— У вас есть сын по имени Берри? — переходит к делу твоя бабушка.

Притяжение рывком возвращает мамины ноги на пол.

— Что он натворил?

— Здравствуйте, Берри — это я! — вклиниваюсь я, прежде чем твоя бабушка посвятит родителей в подробности, знать которые им совсем ни к чему.

Она медленно поворачивает голову и смотрит на меня. Ну всё, думаю я, лежит мне дорога то ли в преисподнюю, то ли в межгалактическое пространство. Ан нет! Твоя бабушка улыбается. От одного этого мне делается страшно. Честно, МАКС, теперь я понимаю, что ты не преувеличивала, рассказывая о её характере и манере поведения.

— Замечательный у вас сын, фрау Кранц, — произносит она, не отрывая глаз от меня. — Порядочный, умный и смелый.

Я решаю, что ослышался. У мамы в горле что-то булькает.

Твоя бабушка делает шаг в мою сторону.

— Картина, — говорит она тихим-претихим голосом. — Где она?

Трясущейся рукой указываю на стену, где висят «Авиньонские свиньи».

Мама задаёт коронный вопрос, который всегда спасает её в безвыходной ситуации:

— Могу ли я предложить вам чашку кофе и кусочек торта?

Твоя бабушка величаво кивает:

— Спасибо, очень мило с вашей стороны, — и с этими словами устремляется к Пикассо.

— Какая картина? — бормочет мне на ухо мама.

— Моя.

Мама широко распахивает глаза:

— Но Берри!

Без дальнейших комментариев я иду вслед за твоей бабушкой. Она уселась за тот самый столик, над которым на стене висит спасённая картина.

Кассандра ставит перед ней чашку кофе и большущий кусок торта с ореховым пралине. По-видимому, твоя бабушка не боится взрыва калорийной бомбы. В какой-то миг её взгляд встречается с моим, и тут происходит нечто странное. На её лице появляется благосклонное, почти дружелюбное выражение.

— Ты совершил поистине выдающийся поступок. Я чрезвычайно тебе обязана.

Выдавливаю из себя что-то вроде «Не стоит благодарности».

— Нет-нет, картина вернулась ко мне именно твоими стараниями. И я хочу отблагодарить тебя!

— Вот и моя фелюфть пофти вернулафь ко мне, — шепелявит бабуля Чибульски, которая «совершенно случайно» примостилась за соседним столиком. — Но она фаталафь. Нуфно, фтобы фубной враф ефё раф подкрутил её.

Твоя бабушка царственно приподнимает бровь.

— Могу порекомендовать очень хорошего дантиста. Шататься ничего не будет.

— Фпафибо! Офень мило. А хорофего фубного графа вы фнаете?

Я же говорю — наложение двух миров.

Итак, твоя бабушка, элегантно зажав десертную вилку между большим и указательным пальцами, аккуратно отделяет от порции торта кусочек за кусочком и в то же время оживлённо беседует с бабулей Чибульски о протезировании зубов. Мне надо вернуться за прилавок. Подошедшие клиенты недовольны тем, что мамы нет на месте. Не иначе приходит в себя после знакомства с твоей бабушкой.

Я не успеваю обслужить всех желающих, а твоя бабушка с Пикассо в руках уже подходит к прилавку.

— Картина отправится туда, где её ждут, — говорит она и с улыбкой добавляет: — Разумеется, ты тоже приглашён на церемонию открытия.

Прежде чем я успеваю ответить, откуда ни возьмись появляется мама. У неё в руках какие-то бумаги. С первого взгляда мне не удаётся понять, какие именно.

— Что вы хотите сделать с этой… вещью, фрау фон Харденберг? — в ужасе восклицает мама.

— Отнесу её в музей, дорогая. А что ещё я должна с ней сделать?

— Эту… Этот рисунок Берри — в музей?

— Разумеется.

— Тогда, возможно, вас заинтересует кое-что ещё.

И тут я понимаю, что мама держит в руках: пожелтевшую папку с моими детсадовскими рисунками! Подумать только, она хранила эти древности столько лет!

— Мама! Ты зачем это принесла?! — возмущаюсь я, но она уже раскрыла папку.

— Вот, посмотрите! Например, рисунок поезда! А ему ведь было всего пять лет. Правда, поезд выглядит как настоящий?

Твоя бабушка переводит взгляд с папки на маму, потом на меня.

— Итак, ты придёшь на церемонию? — обращается она ко мне голосом, в котором слышится какой-то странный намёк.

— Да. Непременно!

— Чудесно. Матильда, кстати, тоже там будет.

— Кто? А, МАКС!

На мгновение выражение её лица делается таким же строгим, как и в самом начале нашей встречи.

— Я миллион раз говорила своей внучке, что терпеть не могу этого неподобающего сокращения имён. — Но затем она снова улыбается: — Разумеется, ты можешь её так называть, если хочешь.

Кивнув маме и бросив на прощанье беглый взгляд на папку с моими детскими каляками, она уходит.

— Ну почему она не посмотрела остальные твои рисунки! Там есть такой красивый цветочный луг! — со стоном говорит мама.

— Да выброси ты эту дребедень! — шиплю я. — Ей ведь уже сто лет в обед!