Письмо не по адресу. Любовная горячка - [19]

Разумеется, мне совершенно необходимо разобраться в этом деле. Перелезаю через стену, ограждающую ваш участок, и подбираюсь к дереву, под которым скрылась Женевьева. А вот и она! По-пластунски ползёт по одной из лужаек. Знаю, МАКС, всё это звучит глупо, но так оно и было. Женевьева ползёт по лужайке, как это делают солдаты, когда им нужно подобраться к цели тайком. Ты наверняка видела подобное в кино. А вот и Готтхильф собственной персоной. Лёгким скользящим движением относит себя на пару метров от предыдущего укрытия, оглядывается по сторонам, опускается на четвереньки и принимается ползти вслед за Женевьевой.

Говорю себе: то, что могут свиньи, я уж точно смогу. Укладываюсь на живот и ползу следом. Но они уже успели исчезнуть. Я ползу в одну сторону, потом в другую и вскоре сам выгляжу не лучше свиньи, которая от души извалялась в грязи. С одним лишь отличием — я не так ловок и изворотлив, как Готтхильф и Женевьева. И тут начинается ад кромешный: повсюду зажигаются синие огни и принимаются оглушительно визжать сирены.

Я по-прежнему лежу на животе, а возле меня уже стоит парочка типов. Нетрудно догадаться, кто они. Один одет в полицейскую форму, другой нет. «Второй точно из уголовной полиции», — решаю я.

— Ты что-то потерял? — спрашивает тип без униформы.

— Да, свои очки, — находчиво отвечаю я.

— Как же ты их потерял?

— Споткнулся, — говорю я и понимаю, что сам загнал себя в угол.

— Споткнулся, значит. А во время чего? Когда вламывался сюда?

Подскакиваю:

— Никуда я не вламывался!

Сотрудник уголовной полиции высоко поднимает бровь.

— Нет, значит? Хочешь сказать, кто-то пустил тебя сюда и ты не выключал сигнализацию?

— Сигнализацию? — восклицаю я. — Я ничего не слышал!

Полицейский в униформе разворачивает маленький пакетик и высыпает содержимое себе в рот.

— Беззвучная сигнализация, — произносит он. — Сигнал поступает только в Главное управление полиции.

— Унтер-офицер Зампфт! — со стоном прерывает его напарник. — Почему бы нам сразу не сказать ему, как отключать сигнализацию?

Унтер-офицер Зампфт сглатывает.

— Вы это серьёзно, комиссар Кнауэр? — спрашивает он, по-собачьи взглядывая на комиссара, затем высылает себе в рот содержимое ещё одного такого же пакетика.

— Нет! — возмущённо фыркает комиссар Кнауэр. — И прекратите уже всё время поглощать этот шипучий порошок!

— Но он меня успокаивает, — говорит унтер-офицер Зампфт всё с тем же собачьим взглядом.

Комиссар беспомощно закатывает глаза. Затем вновь обращается ко мне:

— А теперь я хочу наконец узнать, почему ты проник сюда!

Я решаю сказать правду.

— Из-за свиней.

— Что-что?

— Я увидел двух свиней. Они на цыпочках сновали по саду.

По взгляду комиссара я делаю вывод, что он не верит ни единому слову.

— На цыпочках. Сновали, — повторяет он.

— Да, носились от дерева к дереву, будто не касаясь земли. При этом поочередно оглядывались во все стороны. Потом опустились на животы и принялись ползать по-пластунски. Вот поэтому я тоже лёг на землю и…

Комиссар делает шаг в мою сторону:

— А сейчас послушай внимательно, мой мальчик. Если ты полагаешь, что можешь меня обма…

— Mon dieu! Mon dieu![18] Пикассо! Пикассо! — внезапно раздаётся женский голос.

— Это ещё кто? — стонет комиссар.

— Колетт, — отвечаю я. — Она здесь работает горничной.

— Ты её знаешь? — уточняет комиссар.

— Не совсем, — уклончиво отвечаю я.

А вот и она — несётся к нам со всех ног. Честно, МАКС, я могу понять Кулхардта. Ваша Колетт действительно красавица. Только голос её порядком действует на нервы.

— Mon dieu! Пикассо! — не снижая тона, повторяет она.

— Что вы имеете в виду?

— Ви из полиция? — спрашивает Колетт.

— Да, я комиссар Кнауэр, а это — унтер-офицер Зампфт.

— Пикассо! — вопит Колетт в третий раз. — Она пропасть! Я толко сьегоднья махаль ее метйой!

Унтер-офицер Зампфт всыпает в себя следующую порцию порошка.

— Она имеет в виду метёлку для смахивания пыли.

— Я понял, Зампфт, — сквозь зубы выдавливает комиссар. — Вы хотите сказать, что из дома пропало полотно работы Пикассо? — обращается он к Колетт. — Подлинник Пикассо?

— Mon dieu! Oui![19]

Тут мне становится одновременно жарко и холодно. Не могут же полицейские всерьёз заподозрить, что я… Как бы не так, именно это и пришло им в голову!

— Что ты на это скажешь, молодой человек? — спрашивает меня комиссар Кнауэр.

— Ничего! — взвизгиваю я почти так же истерично, как Колетт. — Я не имею к этому никакого отношении!

— К чему «к этому»?

— Да откуда мне знать!

Колетт смотрит на меня со странным блеском в глазах.

— Она вор? Настоящая гянгстэр? У него есть рюжьё? Его лицо кяжется мне немного знякёмим.

Я, конечно, могу напомнить, когда и где ей уже доводилось видеть меня. Но тогда в глазах полиции моя подозрительность только возрастёт. Так что лучше не болтать лишнего.

Комиссар глубоко вздыхает.

— Я хочу посмотреть, где висит — или висела — работа Пикассо. А вы не спускайте с него глаз, Зампфт, — говорит он, указывая и мою сторону.

— А если он захочет сбежать?

— Тогда нейтрализуйте его при помощи шипучего порошка! — рявкает комиссар и вслед за Колетт направляется к дому, печатая шаг.

— Я действительно не имею к этому никакого отношения! — вновь клянусь я, исполненный отчаяния.