Письмо из прошлого - [45]

— Потому что… — Вот он, этот момент! Я уже почти говорю ей правду, но мне не хватает смелости, пока еще не время. — Можешь просто довериться мне? Еще совсем немного, и, я думаю… я думаю, смогу все наладить.

— Только несколько дней, — говорит она. — Этого хватит?

— Должно хватить, — отвечаю я. — Кроме времени, у нас ничего больше нет.

Глава 24

У всех нас есть свои машины времени, не так ли? Воспоминания уносят нас в прошлое, а мечты влекут в будущее.

Г. Дж. Уэллс

10 июля

Горошинка сидит на крыльце миссис Финкл, пьет кофе из гигантской кружки и разглядывает Деву Марию. Мы говорили всю ночь. Точнее, говорила она — практически обо всем, что когда-либо с ней происходило. Например, о том, как она впервые пила вино в парке, когда ей было одиннадцать. Или о том, как в девятнадцать она проделала какую-то штуку под названием «восьмой шар»[10] с басистом из университетской рок-группы. Он теперь юрист, а она так и не смогла закончить учебу.

Она хотела, чтобы я тоже выговорились и рассказала, что чувствую насчет того, через что пришлось пройти маме. Или насчет того, что во мне пятьдесят процентов человека, который ее изнасиловал. Она хотела, чтобы я рассказала, какие чувства у меня вызывает тот факт, что после того, как над ней надругались, мама разбила голову этого человека об угол шкафа.

Но я не рассказала. Не захотела рассказывать о волне горя, которая накрывает меня всякий раз, когда я осознаю, что вовсе не являюсь продолжением самого доброго и сердечного человека, который с нетерпением ждет возвращения своих дочек домой и которого я так сильно люблю. А при мысли о том, что тот насильник продолжает жить во мне, хочется вырвать все вены из собственного тела.

Я не рассказала о том, что горжусь мамой за то, что она сделала, и что если бы я знала об этом раньше, то сделала бы все, что в моих силах, чтобы снять с нее чувство вины. И теперь я просто ненавижу себя за это чувство. Я бы не стала говорить обо всем этом, точно не вслух. Потому что я верю, нет, просто должна верить, что могу уничтожить всю эту боль, страдания и, возможно, даже пагубные привычки и болезнь моей сестры, — если я правильно понимаю все, что происходит. Если я смогу вернуться в тысяча девятьсот семьдесят седьмой год и предотвратить нападение как таковое. А если у меня это выйдет, тогда это чудо — моя жизнь — будет стоить того, пусть даже в процессе я сама и перестану существовать.

— Миссис Финкл говорит, что на углу Восемьдесят первой и Четвертой есть фотостудия, — говорю я. — Она не знает, есть ли у них фотолаборатория, но я подумала, что если она находится на пути твоего паломничества, то мы могли бы заглянуть туда. Было бы неплохо узнать, есть ли возможность проявить пленку, которая проделала такой путь.

И конечно, я не упоминаю о том, что хочу проверить свою теорию и узнать, получилось ли заснять события, происходившие за тридцать лет до моего появления на свет. А еще я хочу получить весомое доказательство или величайшего научного прорыва всех времен, или того, что у меня поехала крыша. Или то, или это. В любом случае я просто хочу найти хоть что-то, что позволит мне без проблем вернуться туда, где я должна быть, — домой. Потому что я и правда хочу вернуться домой. К людям, ради которых делаю все это.

Вырваться из тысяча девятьсот семьдесят седьмого года прошлой ночью оказалось сложнее, чем мне хотелось. Я гуляла почти час, бесцельно шаталась по улице среди прохожих, переступая через мусор, забившийся в водостоках, — последствие летних забастовок и почти обанкротившегося города, находящегося на грани прекращения функционирования вообще, — избегая пьяниц, которые заполоняли улицы, как только садилось солнце и загорались огни.

А затем улицы заполнила совсем другая публика. Остатки дня растаяли. Задумавшись, получится ли когда-нибудь вернуться в свое время, я вдруг испытала такую болезненную тоску и желание увидеть сестру хотя бы еще раз, что у меня вырвался крик — не то стон, не то визг. Этого оказалось достаточно, чтобы группка парней обратила на меня внимание. В одно мгновение я видела, как они отрываются от стены и направляются в мою сторону, а в следующее они уже исчезли, а я вернулась. Моя кожа горела, словно весь ее верхний слой моментально истлел. Меня вырвало в канаву, глаза наполнились слезами, но, по крайней мере, в этот раз мне удалось устоять на ногах.

— По пути к «2001 Odyssey» можно найти абсолютно все, — говорит Горошинка. — Это далеко. Ну почему в Бруклине нет такси? До Манхэттена несколько дней пути. Почему бы нам просто не проехаться туда и не разведать, что да как? Позавтракать «У Тиффани» или станцевать на этом гигантском пианино из фильма «Большой».

— И ты правда с бóльшим удовольствием пошла бы осматривать достопримечательности, чем постояла бы на свалке заброшенных автомобилей, которая раньше была ночным клубом из фильма, который ты посмотрела примерно одиннадцать тысяч раз… в этом году? — спрашиваю я. — Ты вообще кто и что сделала с моей сестрой?

— Ладно, хрен с ним, ты права, давай сходим на эту заброшенную автомобильную свалку. Кто знает, какие еще чудеса мы увидим по дороге? — Горошинка ставит кружку на подоконник рядом со статуей Марии и сердечно машет миссис Финкл, которая, как мы обе знаем, наблюдает за нами из-за занавесок.