Письменный стол - [18]

В Ленинграде готовят монографию Бакста, в Москве — М. Юдиной. Каждое из этих дел обрастает встречами, перепиской. Я раздобываю сведения, узнаю, заказываю фотокопии и т. д. — конечно даром. За книгу о Стравинском «Письма, воспоминания», правда, должны заплатить, по нужно для этого — кончить! Торопят.

Вторая же хозяйка нашего семейства — моя дочь, тоже занята всё больше и больше. В январе она защитила в Иркутске» с отменным успехом свою химическую диссертацию. Она постоянно ездит на всякие там симпозиумы, конференции, на свою научную базу, руководит несколькими научными сотрудниками, а в семье нашей трое мужчин, включая 15–летнего внука–акселерата, и никакой домработницкон помощи.

Писала я летом с увлечением и страхом. В моём возрасте начинать литературную работу — это же дичь! (Иногда утешаю себя, что Казанова тоже писал свои мемуары стариком, но в те времена стариками считались уже пятидесятндетние.) С ужасом думаю, что из этого получится.

Летом — не кончила, т. к. микроклимат оказался не для меня, и я совсем расклеилась и впала даже в панику, т. к. нам с мужем предстояла поездка в Югославию.

Поездка все–таки состоялась, да ещё как! Путешествовали мы в общем месяц, включая 2 дороги поездом. Были мы приглашены дальним родственником, профессором химии в Загребе, куда попали под конец — на несколько дней.

Мы ехали в чужую страну, без языка, не зная тех, с кем предстояло встретиться (кроме пригласившего Кирилла). Но всё сложилось чудесно. В Белграде милый студент–родственник посвятил день, чтобы всюду нас возить и показывать.

А потом мы очутились на Адриатике. Мы знали о красоте этого края, читали, смотрели в кино, но увидев все это — оказались в состоянии длительного и стойкого восторга. Такое, оказывается, бывает! Потрясло море — ярчайшее сине–зелёное, усеянное множеством островов, полуостровов, причудливых заливов, бухт. Изумительна Долматия и своим белым камнем, из которого возведены и древние города, и средневековые монастыри, церкви, дворцы, и модерные шикарные отели, и простенькие обывательские дома и почти сплошь из которого состоит земля, на которой они стоят. (Из этого камня и Белый дом в Вашингтоне.)

Я всегда тяготела к старинке, с интересом бродила среди развалин, замков Прибалтики, скальных городов Крыма (Чуфут–Кале, Мангут–Кале). А тут мы попали в сказочные города — Сплит, Дубровник, Трогир, — города живые, целые.

В Сплите — комплекс Диоклетиана, где античные крепостные стены и др. строения 3–го века, раннего христианства, итальянской готики, дворцы и храмы Возрождения, барочные дома и дома последующих веков, вплоть до 19–го, составляют изумительный конгломерат. И все это не город–музей, все в нём живёт, двигается. Через узенькие средневековые улочки–лестницы протянуто белье, в окнах, двориках — кадки, горшки с цветами, на римских плитах у каменных, резных дверных наличников какого–нибудь 12–го века мальчишки гоняют мяч. В благородном перистиле, окаймлённом римскими аркадами, — лёгкие столики и стулья, где пьют турецкий кофе. На небольшой площади под яркими зонтами торгуют чудесными изделиями народного творчества — ковровыми, кружевными, резными из дерева, филигранными серебряными вышивками. Под тенью у храма Юпитера примостилась итальянская р1ггепа всего на 4 столика. Мы бродили часами по этим улочкам живущего полной жизнью города, где обретаются не только туристы, но и обитатели с их приметами повседневности.

А жили мы в основном (12 дней) на острове Брач, в маленьком белом городишке Пучище у глубокой бухты на вилле моего родственника Кирилла. Это настоящий райский уголок— тишина, малолюдье (сентябрь у них уже не сезон). Домик Кирилла белый, с мраморным полом гостиной и полным комфортом (газ, ванная, холодильник). Кругом маленькие, изогнутые южные сосны, растрёпанные древовидные кипарисы, пушистый тамариск, агавы, цветы. А рядом — это дивное, тёплое, прозрачное, ярко–бирюзовое море, где мы купались и проводили полдня.

В Пучище (как и во всей Долматин) дома и сады расположены на террасах всхолмлённого острова. Все эти стенки, поддерживающие террасы, производили на меня волнующее впечатление. Ведь это труд сотен поколений, в течение тысячелетий. (Я невольно вспоминала, как мы обрабатывали огород в 1917–22 гг. в Массандре. Копнешь лопатой — и на ней десяток камней, которые отбрасываешь в кучу, и эти кучи из года в год росли, превращаясь в высокие гряды и стенки. А ведь в Долматии земля куда каменистее.)

Быт — изумительно прост. Каждое утро мой Ал–др Ал–дрович шёл в магазин и возвращался через 20 минут с сумкой, полной плодов, овощей и всего, что нужно, чтобы приготовить вкусный обед и ужин.

Были мы и в сказочном Дубровнике, Трогире… Но мне пора остановиться, т. к. Вы уже, наверное, устали от моего письма (вот разболталась!).

А рассказала я сотую долю увиденного и перечувствованного. Приобрели мы там и несколько друзей, и знающих немного русский, и не знающих. Новые друзья пас миого возили, показывали ещё оч. многое. Расставались с поцелуями, с приглашением приехать к ним.

Пишу, Ал. Ал. мне говорит — возможно, Вениамин Александрович там всюду был и ему твой рассказ не будет интересен (?!).