Письма в пустоту - [12]

Я любил его всей душой как родного брата. И пусть он был старше меня почти на год — ровно одиннадцать месяцев разделяли нас — я все равно считал его своим младшим родственником, нуждающимся в моей постоянной заботе.

Наша недавняя встреча взбередила мне душу. Мой привычный мир был вырван с корнем, а воспоминания, словно голодные хищники, накинулись на незащищенный разум.

Альентес… Это имя я готов шептать бесконечно долго, упиваясь сладким ароматом дорогих моему сердцу звуков.

От этого мне страшно.

А еще страшнее от голоса Рауля, витающего даже теперь в воздухе.

«Что ты почувствовал, когда коснулся его тела?» — вопрошает мираж Учителя.

Я не хочу отвечать, потому что ответ сводит с ума. Как только мои губы коснулись кожи товарища, я ощутил трепет по всему телу. Все прежние эмоции разом обрушились на меня. Это было похоже на сон, на опьянение, я сорвался на дрожь, и мне захотелось большего… Но чего? Такие непривычные чувства. Я не знаю, что мне делать. Я люблю Аля как брата, но эмоции, которые всколыхнуло во мне прикосновение, не были похожи на милое родственное единение, скорее на обожание дорогого человека, на страсть… но…

— Диего! — в мою комнату ввалился Данте и сбил меня с мыслей.

Он застыл в дверях, почесываясь и потирая босой ступней ногу. Его любимая розовая пижама с медведями выглядела сегодня особенно пошло.

— Что тебе надо? — с раздражением спросил я.

— Ты стонал во сне, — отозвался мой сосед и сощурил свои и без того небольшие глаза, — Ты же знаешь стенки тонкие, я не мог не услышать. Вот заглянул проверить все ли в порядке с моим драгоценным напарником. Данте щелкнул языком, что означало его язвительное настроение.

— Я так понимаю, ты имел разговор с Раулем, — первым начал я.

— Да, Диего, Учитель рассказал о твоих постыдных желаниях.

Данте прогарцевал по комнате и бесцеремонно уселся на мою постель, задирая ноги на простынь.

— И в чем же постыдность? Я хочу помочь другу.

— Я твой друг!

— Ты эгоист, — цыкнул я и отвернулся.

По-честному, Данте меня бесил с самого своего появления. Но, несмотря на его невыносимый, а попросту стервозный характер, он все же не был виноват в моем негативном отношении, просто меня злило, что этот мальчишка служил заменой Альентеса.

— И что? — Данте сладко зевнул, — В любви к себе нет греха.

— Разве?

— Да, а вот предавать друзей нельзя.

— Вот я и не предаю…

— Он тебе никто!

— Скорее ты…

— Рауль нас растил как братьев, ты не можешь игнорировать пожеланий наставника.

Сегодня Данте был в циничном настроении, от чего его карие глаза казались меньше обычного. Что касается общего описания моего напарника то фраза «лисья морда» характеризует все, и дальнейшие описания не требуются. Разве что, стоит заметить, что волосы у Данте были чернее ночи и колючее терновника, от чего торчали в разные стороны, как иголки у ежа. А еще на его губах постоянно играла гадостная улыбочка, выдающая насмешку над всеми окружающими, усиливал эффект противный вострый нос. Я давно прозвал Данте лисом, и считаю, что был кругом прав. Он такой, хитрый и злопамятный, но одаренный и смелый, поэтому считается одним из способнейших молодых братьев ордена.

Он младше меня на год, точнее на три месяца. Но разница в годе рождения определила его в младшую группу, поэтому изначально мы росли порознь.

Я молчал, Данте тоже. Кажется, он считал количество камней, мостивших потолок.

— Что ты от меня ждешь, Данте? — наконец, проговорил я, хмурясь.

— Ничего! — хмыкнул он, — Я лишь сижу рядом со своим братом, разве нельзя? Тебе не приятно мое общество?

— Я вообще-то спал…

— Врешь, я слышал, как ты проснулся, вскрикнув.

— Какое твое дело?

— Ты заставляешь меня ходить по кругам словесного ада. Я же уже объяснял.

— Ты ведь Данте вот и ходи по своим кругам.

Данте фыркнул и, спрыгнув с кровати, потопал обратно к себе, при этом гордо задрав голову. Он обиделся.

В отместку меня точно ждет какая-нибудь пакость.

Но я не хочу сейчас думать о Данте и его норове, скорее меня беспокоит Рауль и Лига Старейшин. Разрешат ли мне вновь сопровождать Альентеса?!

БЛАЖЕН, КТО ВЕРУЕТ

Маленький мышонок изо всех сил рвался к спасительной щелочке в стене старого коридора, ведущего в помещение библиотеки монастыря розенкрейцеров.

Пушистый персидский кот, подавляя свою природную лень, следовал по пятам за своей серой жертвой. Но тучность и неповоротливость мешали усатому охотнику настигнуть цель.

Казалось, мышонок спасен — ведь до норы оставался какой-то жалкий метр.

Но тут вмешался сам бог, точнее его верный служитель.

Худой высокий мужчина с нервическими чертами лица и такими же нездоровыми ужимками одним махом пригвоздил мышку к месту, прижав лакированным ботинком хвост бедняги.

Кот неторопливо настиг беглеца, а мужчина с довольной ухмылкой тонких губ передал чужую жизнь в руки мучителя. Кот забавлялся, играя жертвой в удушливом захвате белых лапок.

Мужчина сделал шаг назад и прислонился к стене. Он скрестил костлявые руки на груди и с довольным лицом стал наблюдать, как угасает жизнь. Черная атласная сутана монаха делала его кожу серой, и отбрасывала тень на возню кошки с мышкой. На лице незнакомца играла довольная улыбка, и тысячи мелких морщинок подчеркивали ее, сплетаясь в лик садистского наслаждения. Мужчине было далеко за сорок, но поджарость и худоба делали его моложе. К тому же он обладал густыми черными волосами, аккуратно постриженными и уложенными волосок к волоску. Короткая геометрически выверенная челка обрамляла мощный крутой лоб мужчины, зрительно делая его еще выше и круче, чем он есть. А квадратный подбородок с ямочкой придавал лицу неуловимую суровость. Из-под лидерского разлета черных бровей нездоровым блеском мерцали темные глаза. Но самым значимым в лице был орлиный нос, величающий профиль мужчины. Казалось, лик Мефистофеля лепили именно с этого монаха.