Письма Уильяма Берроуза - [85]

Неделю назад я телеграфировал предкам, чтобы прислали еще сто баксов. Тем временем прошлая стошка наполовину растаяла; ближайший корабль до Англии — двадцатого числа, и к тому времени остаток стольника пропадет окончательно; новая материальная помощь от предков добраться до Англии не поможет. В смысле, присылают-то понемногу, так как же смыться отсюда? При этом родители предупредили: «С деньгами туго, поэтому и тебе нельзя тратиться попусту». Если учесть, сколько мне присылают, я просто не могу не тратиться попусту.

Прибыла наконец партия долофина, но и она заканчивается. У меня не просто привыкание, а привыкание к синтетической дряни, от которой избавиться намного труднее. Мало того, что она крепче бьет по здоровью, так еще и кайфа меньше приносит. Сегодня я не могу быть уверен, что завтра достану новую дозу… хотя никогда не поздно переключиться на кодеин. В общем, у меня хроническая депрессия и безнадега. Остается сидеть, дрожа и скорчившись над вонючим примусом, в ожидании денег.

В Танжере беда на беде. Одного моего приятеля [338] подкараулили и безо всякой причины всадили нож в спину. (Пробили легкое, но он поправится.) На старого голландца-сутенера, у которого я прежде снимал комнату, напали пятеро арабов и сделали из него фарш. Банда молодчиков отпиздила аргентинского гомика. Чую, без оружия мне никак. Куплю пистолет.

Набиваю сейчас на машинке одну версию статьи по теме яхе, которую, надеюсь, можно будет продать. Пришлю ее вместе со статьей про Танжер — она готова и отпечатана.

Погода ужасная: холодно, сыро и ветрено.

Люблю, Билл

АЛЛЕНУ ГИНЗБЕРГУ

Танжер

Воскресенье, 26 февраля 1956 г.

Дорогой Аллен!

У меня по-прежнему застой, жду денег, чтобы убраться отсюда в Англию. И уберусь, обязательно уберусь, когда придут мои двести долларов.

Я пережил неописуемое, кошмарное озарение телесного бессилия: куда ни пойду, что ни сделаю — всюду и всегда будто ношу смирительную рубашку зависимости. Мне словно вкололи обезболивающее, которое полностью обездвижило мои члены, и никакой воли не хватает, чтобы пошевелиться. Меня все также накрывает: то глюки пойдут, то я сам впаду в структурное представление мысли.

Президент Эйзенхауэр — тоже нарк, но из-за позиции, им занимаемой, напрямую с толкачами работать не может. Поэтому затаривается у меня — встречаться необязательно, только время от времени, для подзарядки. Со стороны поглядеть, так мы просто трахаемся, как два обычных гомика; если же присмотреться, то видно: контакт вовсе не сексуальный, и возбуждение — тоже, а в момент достижения пика, когда перезарядка окончена, связь не приводит к единению или даже подобию такового, напротив — мы с президентом расходимся. Контактируем через восставшие пенисы — по крайней мере, раньше так делали, но контактные точки, как и вены, изнашиваются; теперь приходится вводить пенис президенту под левое веко. Нет, я, конечно, могу перезарядить его через осмос — равноценный подкожной инъекции, — однако это значит признать поражение. О.П. — осмос-перезарядка — на недели ввергнет президента в дурное расположение духа, и тогда гореть нам в атомном Армагеддоне.

За свои Запретные удовольствия президент платит высокую цену. Лишь тот, кто ищет счастья на кривой дорожке, знаком с полным набором ощущений: призрачный ужас, тихая агония протоплазмы и бешенство костей. Напряжение постепенно растет, поча скопившаяся в теле чистая энергия, лишенная эмоциональной составляющей, не прорывается наружу, заставляя тело метаться, словно чувак схватился за провода под высоким напряжением. Иногда, если отключишь от питания Запретника, то его хватают такие дикие электросудороги, что связь костей с мясом рвется и нарк умирает, когда костяк сбрасывает с себя невыносимые оковы плоти. Запретник жертвует контролем. Он беспомощен, как эмбрион в материнской утробе.

Связь между 3. (Запретником) и его П. (Перезарядником, которого частенько называют Розеткой) настолько заряжена энергией, что общество друг друга они могут выносить очень недолго и встречаются очень нечасто (кроме случаев непосредственно Перезарядки, когда все личное поглощается процессом).

Пример такой встречи (кусочек). Два гомика-щеголя в убойно-роскошных апартаментах (прям не квартира — мечта Джона Хонсбина [339]).

Г-1. (врываясь в помещение): Дорогой, ты ни за что не угадаешь, что у меня нашли… вот, диагноз… у меня… ПРОКАЗА!

Г-2.: Как?! Двадцатый век на дворе!

Г-1.: Антуан пошьет для меня эксклюзивный черный балахон. Абсолютно аутентичный. Еще я буду звонить в колокольчик, предупреждая о своей приближении…

Г-2.: Тебя скорее всего арестуют еще до того, как проявятся по-настоящему живописные симптомы… В наше время что угодно вылечат… Эх, и отчего не разразиться эпидемии старой доброй, пусть и банальной, чумы?.. Ну, когда на улицах повсюду эротично валяются трупы… трупы мальчиков! Джинсовые комбинезончики плотно облегают их попки, промежности. Сами мальчики лежат неподвижно, такие беспомощные и юные… Бохмой, Миртл, принеси посудину слюну сплевывать, не то захлебнусь!.. И всюду запах гниения, смерти, к которым примешивается другой аромат, сочащийся из-за заколоченных дверей и окон: острая, едкая вонизма страха… Правда ведь, я безнадежный романтик?..