Письма Сестры - [23]

То, что Вы делаете, это очень плохо, ты потом будешь всю оставшуюся жизнь жалеть, что не позвонил маме, не поздравил её, не приехал. Ты всегда обижал меня всю жизнь, я же не реагировала, относилась к тебе как к родному брату, а ты назвал меня однофамилицей. Я понимаю все. Я позволяла вам с мамой оскорблять меня. А сейчас вы издеваетесь надо мной. Сделали из меня первого врага, наговариваете на меня, оскорбляете, выгнали, не открываете дверь. Ты 15 лет не впускал нас, 15 лет не приезжал к нам, мы по всей Москве за тобой ездили, я и мама всегда были рядом с тобой. Мама не может приехать, она еле-еле встаёт с постели и ходит еле-еле, у неё очень сильно болят суставы. Она так болеет 15 лет. Ты не знаешь, что в 2000–2006 годы у нас каждую неделю по три-четыре скорой помощи было, у неё была сильная аритмия и ей каждый раз делали такой укол, который выравнивает ритм сердца, это очень рискованно, так как сердце может остановиться. В больнице, когда у неё был панкреонекроз, я ночевала с ней целый месяц, на перевозке даже лежала, на сдвинутых стульях, а утром шла на работу на 12 часов, ты даже в больнице не был. Я ухаживаю за матерью более 18 лет, я работала на бросовой работе, потому что мне нужно было содержать себя и её. Она меня всегда просила помочь тебе, сколько я приезжала, сколько я готовила, убиралась у тебя? Мы всегда были вместе. Мы восхищаемся тобой. А книги Ленина кто с Затонной пер? Кто покупал? Ты клевещешь на нас. Человек, рядом с тобой, написал пособие — как надо одурачивать мужчину, чтобы хорошо жить. Только она не учла, что у этого мужчины есть родные, которые любят его не за славу и почести, а за родное сердце, за чистую душу и за доброту. Мы тебя очень любим и гордимся тобой. Давай встретимся с тобой и все обсудим. Чтобы я тонны не писала. Твоя Маня.

И ещё, купи мне, пожалуйста, диету Малышевой, я так растолстела, не могу никак вес сбросить. Во мне 110 кг. А головка маленькая, как у бабочки:)

Дочка матери и матерь дочки

I

В начале 90-х я на короткое время стал очень популярен. Например, по индексу цитирования обогнал Солженицына. Во мне стали видеть лидера нового поколения (которого не было) и представителя новой политической доктрины (которой не просто не было, а не было до слез). Вскоре люди разобрались, что к чему, да и сам я перестал публиковаться в периодике. Обо мне благополучно забыли, а новый период популярности (гораздо меньшей) начался с эпохой интернета.

Тем не менее, свой «звёздный час» у меня был или почти был. Однажды я шел по Новому Арбату с молодым митрополитом. Митрополиту прочили блестящую карьеру, так что получалось, что мы с ним одного ранга, и он стремился закрепить полезное знакомство.

— Дмитрий, извините за нескромный вопрос, а ваша матушка жива?

— Да.

— А сколько ей лет, как её здоровье?

— Ей 54 года. Здоровье, слава Богу, ничего.

— А живет где?

— В Москве. Мы живем в одной квартире.

— Счастливая ваша мать! Такого сына вырастила. Сейчас так радуется вашему успеху.

Я закашлялся и сменил тему.

***

Дело в том, что мать меня не любила. Конечно, она считала меня своим сыном и обо мне в меру своих сил и своего разумения заботилась. Но я был очень похож на отца, а отца она через несколько лет семейной жизни возненавидела. Поэтому когда родилась дочь, сердце матери было безраздельно отдано ей, а я стал получать материнскую ласку по остаточному принципу.

За всю жизнь я не удостоился от матери ни одной похвалы, а каждое лыко ставилось мне в строку с железной последовательностью. Мать, вообще человек чрезвычайно жестокий и упрямый, обладала удивительной способностью превращать любой мой успех в фиаско. Делалось это автоматически, всегда, за два-три предложения.

В 25 лет товарищ, известный скульптор, решил сделать мой портрет из бронзы. Реакция последовала незамедлительно:

— Ну чего на лысо постригся? Ходишь дурак-дураком. Да тебя разыграли, а ты и поверил. «Скульптура». Да кому ты нужен, посмотри на себя!

В 29 лет я устроился завотделом крупного литературного журнала. Это была первая престижная работа в моей жизни.

— «Редактор». Это кто тебя туда взял? И что, тебе там денег платить будут? Приняли «на тебе боже, что нам негоже».

В 32 я опубликовал статью в «Независимой Газете», о которой заговорила вся Москва.

Мать сделала скорбное лицо и вошла на кухню:

— Дима, я хочу с тобой поговорить. Я тут слышала, ты статьи печатать начал. Я вот что хочу сказать: думай, что пишешь. Попридержи язык.

Вот такое, как говорит талантливый Константин Крылов, «обломинго». В общем, история довольно типичная. «Насильно мил не будешь». Как все дети в подобном положении, — что тоже типично, — я долго (очень долго) не понимал, что происходит. Пытался найти в материнском троллинге рациональное зерно или объяснить подобное поведение разницей в культуре или случайным непониманием. И конечно винил себя, считая, что мало уделяю внимания матери, и мало ей помогаю. Полностью я прозрел, прожив жизнь. Но нетипичен в этой истории МАСШТАБ неправды, превращающий её не только в нравоучение, а в неправдоподобный гротеск и пародию.

II

У матери было два ребенка: я и младшая сестра. Между нами было семь лет разницы, что само по себе много. Но, кроме того, мы выросли в совершенно разной обстановке. Я провел первые семь лет жизни на Патриарших прудах, в большой интеллигентной семье. Где рисовали картины, читали стихи, играли на рояле. Мой родственник мог сидеть за столом и мастерить игрушечные часы, а через неделю они оказывались заставкой к любимой телепередаче «Спокойной ночи, малыши». Отец часто бывал «под шофе», но облика человеческого не терял, играл со мной в игрушки и пел неаполитанские песни под мандолину. Да и мама не была еще такой издерганной и обозленной. И вообще на дворе царили 60-е.