Письма Сергея Довлатова к Владимовым - [7]

Шрифт
Интервал

около сотни таких рецензий. Откровенно говоря, в большинстве своем они написаны кое-как, что объясняется самыми разными причинами. Но, во-первых, я мог бы лучшие из них переписать и дотянуть до нормального уровня, а во-вторых, мог бы те рецензии, которые предназначены для последующего опубликования, писать в дальнейшем с бульшим усердием.

Платить за эти рецензии не придется, поскольку они будут оплачены радиостанцией «Либерти», и грех мне вытягивать деньги дважды примерно из одного и того же источника. Пусть кто-то из Ваших сотрудников (надеюсь, Вы — не единственный штатный работник «Граней») коротко ответит, заинтересован ли журнал в таких рецензиях, и я сразу пришлю штуки три-четыре[28]. Их можно давать без подписи, как это часто делает «Континент», за исключением тех случаев, когда подписи требует присутствие автора в тексте.

А главное — еще раз спасибо за внимание, тем более ценное, что в эмиграции среднему автору почти невозможно добиться отклика на свою работу.

Большой привет и самые добрые пожелания Вашему семейству.

С уважением

С. Довлатов

3

29 апреля (1984)

Милая Наташа! Мужья всегда заняты, и потому я тревожу Вас. Не знаю, как закончилась ваша поездка, надеюсь, все более или менее благополучно. Георгий Николаевич всем очень понравился, и даже было так, что я позвонил в Мичиган Игорю Ефимову и стал делиться впечатлениями, а он меня прервал и говорит: «Да, да, не тратьте время, все в один голос повторяют одно и то же».

Надеюсь, у вас хватило практицизма оценить масштабы и качество деятельности Валка, а также (извините за назойливость) принять какие-то решения. г. Н. вполне может и должен спокойно жить на литературные заработки, он уже проворонил самую рентабельную, самую «интернациональную» книгу — «Руслана», следующий роман нужно устраивать через хорошего агента. Может быть, Аксенов дал вам какие-то рекомендации (он — не вам чета), а если нет, подумайте о моем агенте, экземпляр «Руслана» по-английски я найду, нужны две-три копии газетных заметок с лестными эпитетами и, разумеется, на английском языке. Простите еще раз, что лезу не в свои дела, но мне обидно, что вы — такие лопухи.

Я сейчас закончил повесть для «Ардиса»[29], которую писал с утра до ночи. Для «Граней» она ни в каком смысле не подходит — это эмигрантская склочная кутерьма, а вот через неделю я сяду писать для «Граней» рассказ под названием «Лишний»[30], об одном знакомом газетчике, который был гибридом Печорина с Остапом Бендером…

Я догадываюсь, что г. Н. связан с «Посевом» сложными и разнообразными отношениями, но все-таки нужно выкристаллизовать из всей этой путаницы его личную писательскую судьбу и получить все то, на что г. Н. имеет сейчас больше прав, чем любой из уехавших прозаиков, включая теперешнего поскучневшего Солженицына,

И еще, должен сообщить вам неприятное известие. Два дня назад повесился в Техасе Яков Виньковецкий[31]. Я не уверен, что вы его знали, и тем более — были с ним в дружбе, но имя, наверное, слышали. Так что в подробности не вдаюсь. Скажу коротко, что у него был тройной кризис: его уволили из крупнейшей нефтяной компании «Эксон» с очень денежной работы, плюс к тому он разочаровался в собственной живописи, и наконец, будучи невероятно православным (что бывает с крещеными евреями), Яша был крайне угнетен Америкой в ее техасском (близком к Кутаиси) варианте.

Большой привет Георгию Николаевичу и Вашей матушке[32]. Надеюсь, еще увидимся.

Ваш

С. Довлатов

4

6 ноября (1984)

Дорогой Георгий Николаевич!

Очень рад, что Вы позвонили (хотя денег жалко) и ликвидировали неясности. Я уж действительно начал огорчаться. Да еще Марк Александрович[33] подлил масла в огонь, сказав: «Георгий — прекрасный человек и великолепный писатель, но Георгий никогда и никому не отвечает на письма, он заканчивает роман…» Короче, посылаю Вам копию нового рассказа[34]. Должен повторить то, что говорил в затерявшемся письме. Поскольку мы вступаем в отношения «автор-редактор», хочу осветить некоторые моменты:

1. Меня никогда не обидит прямой, лаконичный отказ. Я заранее признаю право редактора отклонять любую рукопись, не отчитываясь в причинах. Когда я работал в «Новом американце»[35], то настрадался от самолюбивых авторов, и совсем не хочу подвергать Вас таким же мучениям. Единственной реакцией на отказ будет то, что я вскоре пришлю Вам следующую рукопись.

2. Мне известно, что «Грани» имеют вполне достойное «направление», и потому, если мой рассказ окажется «не в русле», то ничего оскорбительного я в этом не увижу.

3. Мне известно также, что Вы заканчиваете роман о войне и, очевидно, будете публиковать его в своем журнале[36] (чего мы с нетерпением ждем), то есть в «Гранях» может не оказаться места для рассказа (повести?) в 40 страниц. В этом случае, если ждать надо, скажем, год, то я бы переправил рукопись Максимову, а Вам бы месяца через два-три прислал бы что-нибудь новое, или даже раньше, и покороче.

4. Я абсолютно спокойно отношусь к любым сокращениям, и уж Вам-то доверяю в этом полностью, но вписывать что-либо — нежелательно. Чем талантливее вписавшее лицо, тем инороднее будет эта фраза или строчка


Еще от автора Сергей Донатович Довлатов
Заповедник

Сергей Довлатов — один из наиболее популярных и читаемых русских писателей конца XX — начала XXI века. Его повести, рассказы и записные книжки переведены на множество языков, экранизированы, изучаются в школе и вузах. «Заповедник», «Зона», «Иностранка», «Наши», «Чемодан» — эти и другие удивительно смешные и пронзительно печальные довлатовские вещи давно стали классикой. «Отморозил пальцы ног и уши головы», «выпил накануне — ощущение, как будто проглотил заячью шапку с ушами», «алкоголизм излечим — пьянство — нет» — шутки Довлатова запоминаешь сразу и на всю жизнь, а книги перечитываешь десятки раз.


Иностранка

Сергей Довлатов — один из наиболее популярных и читаемых русских писателей конца XX — начала XXI века. Его повести, рассказы и записные книжки переве дены на множество языков, экранизированы, изучаются в школе и вузах. «Заповедник», «Зона», «Иностранка», «Наши», «Чемодан» — эти и другие удивительно смешные и пронзительно печальные довлатовские вещи давно стали классикой. «Отморозил пальцы ног и уши головы», «выпил накануне — ощущение, как будто проглотил заячью шапку с ушами», «алкоголизм излечим — пьянство — нет» — шутки Довлатова запоминаешь сразу и на всю жизнь, а книги перечитываешь десятки раз.


Компромисс

Сергей Довлатов родился в эвакуации и умер в эмиграции. Как писатель он сложился в Ленинграде, но успех к нему пришел в Америке, где он жил с 1979 года. Его художественная мысль при видимой парадоксальности, обоснованной жизненным опытом, проста и благородна: рассказать, как странно живут люди — то печально смеясь, то смешно печалясь. В его книгах нет праведников, потому что нет в них и злодеев. Писатель знает: и рай, и ад — внутри нас самих. Верил Довлатов в одно — в «улыбку разума». Эта достойная, сдержанная позиция принесла Сергею Довлатову в конце второго тысячелетия повсеместную известность.


Зона: Записки надзирателя

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Наши

Двенадцать глав «Наших» создавались Довлатовым в начале 1980-х годов как самостоятельные рассказы. Герои — реальные люди, отсюда и один из вариантов названия будущей книги — «Семейный альбом», в которой звучит «негромкая музыка здравого смысла» (И. Бродский), помогающая нам сохранять достоинство в самых невероятных жизненных ситуациях.


Ищу человека

Сергей Довлатов — один из самых популярных и читаемых русских писателей конца XX — начала XXI века. Его повести, рассказы, записные книжки переведены на множество языков, экранизированы, изучаются в школе и вузах. Удивительно смешная и одновременно пронзительно-печальная проза Довлатова давно стала классикой и роднит писателя с такими мастерами трагикомической прозы, как А. Чехов, Тэффи, А. Аверченко, М. Зощенко. Настоящее издание включает в себя ранние и поздние произведения, рассказы разных лет, сентиментальный детектив и тексты из задуманных, но так и не осуществленных книг.


Рекомендуем почитать
В Париже. Из писем домой

“Да, но и другие сидят и работают, и ими создается индустрия высокой марки, и опять обидно, что на лучших океанских пароходах, аэро и проч. будут и есть опять эти фокстроты, и пудры, и бесконечные биде.Культ женщины как вещи. Культ женщины как червивого сыра и устриц, – он доходит до того, что в моде сейчас некрасивые женщины, женщины под тухлый сыр, с худыми и длинными бедрами, безгрудые и беззубые, и с безобразно длинными руками, покрытые красными пятнами, женщины под Пикассо, женщины под негров, женщины под больничных, женщины под отбросы города”.


Том 2. Стихи. Переводы. Переписка

Межвоенный период творчества Льва Гомолицкого (1903–1988), в последние десятилетия жизни приобретшего известность в качестве польского писателя и литературоведа-русиста, оставался практически неизвестным. Данное издание, опирающееся на архивные материалы, обнаруженные в Польше, Чехии, России, США и Израиле, раскрывает прежде остававшуюся в тени грань облика писателя – большой свод его сочинений, созданных в 1920–30-е годы на Волыни и в Варшаве, когда он был русским поэтом и становился центральной фигурой эмигрантской литературной жизни.


Письма Г.В. Иванова и И. В. Одоевцевой В.Ф. Маркову (1955-1958)

Настоящая публикация — корпус из 22 писем, где 21 принадлежит перу Георгия Владимировича Иванова и одно И.В. Одоевцевой, адресованы эмигранту «второй волны» Владимиру Федоровичу Маркову. Письма дополняют уже известные эпистолярные подборки относительно быта и творчества русских литераторов заграницей.Также в письмах последних лет жизни «первого поэта русской эмиграции» его молодому «заокеанскому» респонденту присутствуют малоизвестные факты биографии Георгия Иванова, как дореволюционного, так и эмигрантского периода его жизни и творчества.


Полное собрание сочинений и писем в 30 томах. Письма в 12 томах

Полное собрание писем Антона Павловича Чехова в двенадцати томах - первое научное издание литературного наследия великого русского писателя. Оно ставит перед собой задачу дать с исчерпывающей полнотой все, созданное Чеховым. При этом основные тексты произведений сопровождаются публикацией ранних редакций и вариантов. Серия сочинений представлена в восемнадцати томах. Письма Чехова представляют собой одно из самых значительных эпистолярных собраний в литературном наследии русских классиков. Всего сохранилось около 4400 писем, написанных в течение 29 лет - с 1875 по 1904 год.


Письма к С. В. Потресову, А. В. Амфитеатрову, М. В. Добужинскому, В. Ф. Маркову

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Письма к Лермонтову, упомянутые в «Деле о непозволительных стихах»

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Письма к Науму Сагаловскому

Наум Иосифович Сагаловский (род. в 1935 г. в Киеве) — поэт, сатирик, по основной профессии инженер, закончил Новочеркасский политехнический институт, в 1979 г. эмигрировал в США, живет в Чикаго, до эмиграции с Довлатовым знаком не был. Печатался в газетах «Новый американец», «Панорама», «Новости», журналах «Семь дней», «22» и др. Автор стихотворных книг «Витязь в еврейской шкуре» (Нью-Йорк, «Dovlatov's Publishing», 1982), «Песня певца за сценой» (Чикаго, «Renaissanse Publishing», 1988) и совместного с Вагричем Бахчаняном и Сергеем Довлатовым сборника «Демарш энтузиастов» (Париж, «Синтаксис», 1985).Письма Сергея Довлатова к Науму Сагаловскому печатаются впервые, с небольшими купюрами, касающимися излишне острых реплик в адрес живых людей.


Письма к Андрею Арьеву

Публикуемые письма Сергея Довлатова относятся к двум последним годам его жизни. Помимо всяческих остроумных частностей, они интересны как документ, дающий представление о поре, когда запретные в нашей стране литературные имена стали появляться на страницах отечественных изданий. В свою очередь и у наших нечиновных людей прорезалась возможность выезжать за границу на симпозиумы, конференции и прочие далекие от пропаганды советского образа жизни мероприятия. С этими двумя переплетающимися сюжетами и связана публикуемая часть писем Довлатова.


Письма к Людмиле Штерн

Переписка с Сергеем Довлатовым охватывает более чем двадцатилетний период нашей дружбы. Первые два года мы переписывались, живя в одном городе — Ленинграде. Потом начались «великие перемещения». В 1969 г. Довлатов уехал в Курган, а потом — в Таллинн. В 1975 г. наша семья эмигрировала в США и поселилась в Бостоне. Три года спустя эмигрировал Довлатов. Все эти годы, где бы мы ни находились, мы продолжали нашу дружбу и нашу переписку.Людмила Штерн.


Девять писем Тамаре Уржумовой

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.