Письма с Дальнего Востока и Соловков - [261]
Дорогой Мик, т. к. ты любителі узнавать всякие необыкновенные случаи и практику путешествий, то сообщаю тебе, как снабжалось в Англии в XIV в. войсю. Каждому воину (тогда еще не было солдат) давался на случій крайней необходимости небольшой мешок с мукою, как неприкосновенный запас. Питаться же воин должен был на поднэжном корму: хватал, где придется, корову, быка, барана или козу, сдирал с них шкуру, укреплял шкуру на кольях, на подобие котла, наливал туда воды, клал куски мяса и разводил под шкурою костер. Содержимое шкуры, будучи сварено, съедалось, а шкура, очевидно, выбрасывалась. Жалование платилось очень неаккуратно, войско же оплачивалось гл. обр. за счет грабежа завоеванных городов: по взятии города предоставлялся срок, например трехдневный, для свободного грабежа, и каждый добывал себе, что мог, в зависимости от усердия и удечи. Поэтому результатом завоевания было опустошение местности, жители разбегались, производительность сходила на нет, к потому завоеванная страна делалась в сущности ненужной, во всяком случае ненужной на долгое время. Т. о. завоевание сводилось скорее к набегу, чем к действительному расширению государства–завоевателя. Мало того, последнее мало чего получало и даже само нищало после завоевания, т. к. богатые выкупы, получавшиеся с пленных, доставались тем, кто взял данного пленника, а не государству. — Крепко целую тебя, дорогой Мик.
Дорогая Тика, сообщаю тебе, что вчера, 4 го апреля, мы видели в Кремле первых трех чаек. Надеюсь, они мне разскажут что‑нибудь о дочке. Лисичкин подарок пропал, я послал его тебе и не знаю, захочет ли лисичка повторить его. Вероятно маленький Павлик скоро начнет произносить членораздельные звуки. Хорошо было бы, если бы ты завела тетрадку и записывала, когда и что он начал говорить. Тебе и самой будет интересно охватить в целом, как развивается способность речи. Ты так и [не] сообщила мне, идет ли у вас с Олей и другими изучение немецкого языка. Мне очень хотелось бы, чтобы ты побольше болтала по немецки, хотя бы кое как и неверно, только таким способом приобретешь навык и усвоишь язык. Очень скучаю по своей дорогой дочке, и с наступлением весны это чувство делается особенно трудно переносить. Получили ли вы мои рисунки лишаев? Спроси у Васи или Киры, почему надо дуть на угли, чтобы они разгорелись? Почему дутье не гасит их, а разжигает? Поцелуй от меня маленького, а папа крепко целует свою дорогую дочку.
1937.ІѴ.20. Соловіи. № 98. Дорогая мамочка, 7го апреля я вспоминал тебя, начал было письмо, но по нашим обстоятельствам послать было іельзя. Поздравляю тебя с годовщиной рождения задним числом и надеюсь, что ты не будешь делать упущений в заботе о своем здоровьи. У нас наступила весна, было до +12° на во*духе, прилетели чайки, зяблики, даже вороны (в прошлом гсду они не явились сюда), дороги начали подсыхать, а потом задул сев. — вост. ветер, завывающий в оконных щелях, стало и грязно и холодно. На душе соответственно, т. е. не двенадцати градусам, а ветру. He знаю, от ветра ли, или от разных перемен, ипи потому, что я начитался «Истории Англии» Юма, из когй явствует устойчивость человечества в одних и тех же пороках и одних и тех же бедствиях на протяжении веков, но в душе мало света. Правда, этому способствует еще наша неспособность выполнить преподанный план работы, слишком напряженный для наших кустарных установок. Одним словом, все содействует мрачности. Стараюсь укрепляться мыслями о вас и работой; усиленно занимаюсь математической работой, но и она идет туго за неимением ни нужных книг, ни необходимого для математики спокойствия. Делаю попытку подойти к созданию новой математической дисциплины, которую называю морфометрия, т. е. измерение формы. Мысль в общем виде проста и ясна, но реализация ее требует проработки большого материала, а это—дело трудоемкое вообще, а в моих условиях и весьма сложное. Кроме того добираю из того немногого, что могу здесь добыть, материалы о водорослях, м. б. когда‑нибудь и использую их, изложив в связном виде. Впрочем, печататься мне крайняя неохота, и пишу исключительно для себя и для детей, если только они будут читать мои писания. Крепко целую тебя, дорогая мамочка, поцелуй Люсю, кланяюсь тете. В Москве ли Шура? Если да, то передай ему мой привет.
1937.ІѴ.20. Соловки. № 98. Дорогая Аннуля, 15 апр. получил твое письмо № 9 от 20 марта. He удивляйся, что долго не писал: в этом месяце можно написать лишь 2 письма. Веточку псевдо–мимозы (акации) получил, она напомнила мне Батум, с его улицами, обсаженными этими деревьями, а потому—и детство. Ты меня неверно поняла, когда я писал о маленьком Павлике: я вовсе не огорчаюсь, а радуюь, что есть у вас предмет внимания и утешения, пусть он и заменяет меня, м. б. когда выростет, то и заменит, если не для в*с, то в работе. Ведь наследственность нередко перескакивает через одно поколение. Впрочем, я не хочу сказать, что мои прям>іе дети не заменят меня. Ты знаешь, как я люблю их и верю в них. Ho строение мысли и характера у детей обычно не такою, как у родителей, а ближе подходит к дедам и вообще к поколению через одно. У меня было слишком много научных замыслов, чтобы хватило сил их осуществить. Ho м. б. маленькому сдастся продолжить нить размышлений, хотя конечно это будет по новому, и пусть будет лучше и в лучших условиях. Оглядыіаясь назад, я вижу, что у меня никогда не было действительно благоприятных условий работы, частью по моей неспособности устраивать свои личные дела, частью по состоянию общества, с которым я разошелся лет на 50, не менее—забежал вперед, тогда как для успеха допустимо забегать вперед не более как на 2—3 года. Ho все это, все таки, пишу не о себе, т. е. не ради себя, а ради маленького, —хочу пояснить, почему я радуюсь вниманию к нему. —Относительно Мика. Да, ему не следует оставаться предоставленным самому себе, да кроме того необходимо, чтобы он набирался впечатлений от природы. Если нельзя устроить ничего другого, то пусть поживет у Коли, но необходимо просить Колю смотреть за ним и не давать распускаться. Пусть летом ведет запись наблюдений над природой, рисует с натуры. М. б. у Коли есть какие‑нибудь метеорологические установки, хорошо бы поручить их Мику для систематических наблюдений. А вы постарайтесь воспользоваться весною и летом, чтобы побольше видеть лес, луга, цветы, облака. Ведь это—лучшее, что есть в жизни и самое успокоительное, надо пользоваться. И маленькому тоже можно будет пользоваться, в природе— самое лучшее воспитание. — В одних воспоминаниях («Русск. Старина», 1897, т. 26, ноябрь, стр. 324) я вычитал любопытный факт бытового характера: в XVIII веке диваны (конечно большие, как это было принято и позже) устраивали со ступеньками. Вероятно такие диваны были очень высокие и на них было тепло, как на полатях. — Мне кажется, это лето должно быть жарким и засушливым. Боюсь, с садом у тебя будет плохо, т. к. растениям потребуется поливка. Ho не унывай заранее, м. б. мои соображения и ошибочны. Хотелось бы, чтобы было побольше зелени. Налегай на салаты. Очень вкусный салат из звездчатки (Stellaria media), и если к нему будешь прибавлять чего–ниб. питательного (хотя бы молока), то наверно вам он понравится. Детям надо давать побольше свежей зелени, а маленькому— овощей, особенно моркови или, пока, морковного сока. Ты пишеиь, что Оле хочется вкусного. Ho ведь вкусное делается таковиіи гл. образом от приправы: необходимо давать пище запах, хоэошо прожаривать, придавать остроту или сладость, и тогда самые простые припасы обращаются во вкусные кушанья. Руссіая кухня страдает от безвкусной, распаренной, переваренной іищи; в средней полосе портят всякие припасы, превращая их в мазучее месиво, без строения, без запаха и вкуса. В этом отношении, посмотри, как умеют готовить на Кавказе: из любог<> припаса, которого у нас и есть не стали бы, делают восхитительное кушанье, положив туда трав, чего–ниб. для запаха и т. д. Делаешь ли ты детям когда–ниб. мой сыр? Это хорошая пзиправа к каше, самой безвкусной, и делает ту же кашу или картошку нарядной. А есть надо только то, что по вкусу, иначе еда мало полезна. Поджаривай хлеб, помаж его немного сыром, посыпь укропом—это будет приятный завтрак, не требующий хлопот и возни. Если бы я был с вами, я варил бы BaN; мармелад—расход сахара в общем остается тем же, если не меньше, а впечатление совсем другое. Хочу сказать: надо уметь жить и пользоваться жизнью, опираясь на то что есть в данный момент, а не обижаясь на то, чего нет. Ведь времени потерянного на недовольство никто и ничто не вернет. Крепко целую тебя, дорогая Аннуля. След, письмо напишу уже в мае. Еще раз целую.
Книга посвящена дивному Старцу Гефсиманского Скита, что близ Троице-Сергиевой Лавры, иеромонаху Исидору.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
(электронная версия книги - Флоренский П.А. - Собрание сочинений. Философия культа (Философское наследие) - 2004. Примечания в квадратных скобках соответствуют примечаниям внизу страницы бумажного издания. Примечания в фигурных скобках - примечаниям бумажной версии, вынесенных в конец книги).
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Кто он — Павел Александрович Флоренский, личность которого была столь универсальной, что новым Леонардо да Винчи называли его современники? Философ, богослов, историк, физик, математик, химик, лингвист, искусствовед. Человек гармоничный и сильный... А вот и новая его ипостась: собиратель частушек! Их мы и предлагаем читателю. Многие из частушек, безусловно, впишутся в нашу жизнь, часть — представит исторический интерес.
Чем была бы православная иконопись без философии православия? Откуда пошло древнее убеждение в том, что "иконный мастер", который станет писать не по канонному Преданию, но от своего измышления, повинен вечной муке? И каковым казалось - или постигалось? - Андрею Рублеву или Феофану Греку "воплощение истины вещей"? Вот лишь немногие из тем, что поднимаются в этой книге.
Фамилия Чемберлен известна у нас почти всем благодаря популярному в 1920-е годы флешмобу «Наш ответ Чемберлену!», ставшему поговоркой (кому и за что требовался ответ, читатель узнает по ходу повествования). В книге речь идет о младшем из знаменитой династии Чемберленов — Невилле (1869–1940), которому удалось взойти на вершину власти Британской империи — стать премьер-министром. Именно этот Чемберлен, получивший прозвище «Джентльмен с зонтиком», трижды летал к Гитлеру в сентябре 1938 года и по сути убедил его подписать Мюнхенское соглашение, полагая при этом, что гарантирует «мир для нашего поколения».
Константин Петрович Победоносцев — один из самых влиятельных чиновников в российской истории. Наставник двух царей и автор многих высочайших манифестов четверть века определял церковную политику и преследовал инаковерие, авторитетно высказывался о методах воспитания и способах ведения войны, давал рекомендации по поддержанию курса рубля и композиции художественных произведений. Занимая высокие посты, он ненавидел бюрократическую систему. Победоносцев имел мрачную репутацию душителя свободы, при этом к нему шел поток обращений не только единомышленников, но и оппонентов, убежденных в его бескорыстности и беспристрастии.
Заговоры против императоров, тиранов, правителей государств — это одна из самых драматических и кровавых страниц мировой истории. Итальянский писатель Антонио Грациози сделал уникальную попытку собрать воедино самые известные и поражающие своей жестокостью и вероломностью заговоры. Кто прав, а кто виноват в этих смертоносных поединках, на чьей стороне суд истории: жертвы или убийцы? Вот вопросы, на которые пытается дать ответ автор. Книга, словно богатое ожерелье, щедро усыпана массой исторических фактов, наблюдений, событий. Нет сомнений, что она доставит огромное удовольствие всем любителям истории, невероятных приключений и просто острых ощущений.
Мемуары известного ученого, преподавателя Ленинградского университета, профессора, доктора химических наук Татьяны Алексеевны Фаворской (1890–1986) — живая летопись замечательной русской семьи, в которой отразились разные эпохи российской истории с конца XIX до середины XX века. Судьба семейства Фаворских неразрывно связана с историей Санкт-Петербургского университета. Центральной фигурой повествования является отец Т. А. Фаворской — знаменитый химик, академик, профессор Петербургского (Петроградского, Ленинградского) университета Алексей Евграфович Фаворский (1860–1945), вошедший в пантеон выдающихся русских ученых-химиков.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Оценки личности и деятельности Феликса Дзержинского до сих пор вызывают много споров: от «рыцаря революции», «солдата великих боёв», «борца за народное дело» до «апостола террора», «кровожадного льва революции», «палача и душителя свободы». Он был одним из ярких представителей плеяды пламенных революционеров, «ленинской гвардии» — жесткий, принципиальный, бес— компромиссный и беспощадный к врагам социалистической революции. Как случилось, что Дзержинский, занимавший ключевые посты в правительстве Советской России, не имел даже аттестата об образовании? Как относился Железный Феликс к женщинам? Почему ревнитель революционной законности в дни «красного террора» единолично решал судьбы многих людей без суда и следствия, не испытывая при этом ни жалости, ни снисхождения к политическим противникам? Какова истинная причина скоропостижной кончины Феликса Дзержинского? Ответы на эти и многие другие вопросы читатель найдет в книге.