Письма о буддийской этике - [19]

Попытка мысли выйти из чисто рассудочного мира, найти и познать нечто сверхчувствительное и сверх рассудочное и составляет сущность мистики, поэтому она по необходимости заключает в себе два элемента: один — отрицательный и один — положительный. Отрицательный направлен против рационализма, основанного на признании рассудочного познания как единственно возможной формы познания; положительный утверждает существование сверхчувствительного мира и особого органа познания, которому доступно то, что не доступно рассудку. В утверждении, что человек обладает таким органом (интуиции, или непосредственного знания) и что показания его столь же достоверны, хотя эта достоверность иного порядка, не рассудочная, есть сущность мистики.

Необходимость признания интуиции была неоднократно показана и обоснована весьма сильными доводами в европейской философии. Тем более об этом говорит и восточная философия. Утверждение, что человек обладает интуицией как особым органом, помимо рассудка, сближает философию с религией, ибо ведь и религия не только утверждает необходимость такого органа, а фактически обладает им, так как все утверждения религии покоятся на вере как на источнике знания, определяющем деятельность рассудка, а следовательно, в известном отношении, независимом от него и стоящем выше его.

Итак, сущность мистики заключается в утверждении существования сверхчувственного мира, особого органа познания — назовем его интуицией — и в том, что мистика непосредственно связана с религией. Об интуиции немало работ написано европейскими мистиками — Плотином, Бонавентурой, Бёме, Сведенборгом и др. Например, видение Сведенборга, описывающее его путешествия по небесным сферам, занимает не один том. Философское толкование интуиции давали и В. Джеймс, и Э. Гартман. Работа В. Джеймса «Многообразие религиозного опыта», с которой я познакомился сравнительно недавно, по-моему, не имеет большой ценности, и поэтому о нем я не буду говорить. Зато характеристики интуиции в работе Э. Гартмана «Философия бессознательного» намного интереснее. Думаю, Наташа, тебе не мешает прочитать эту работу. Гартман сначала перечисляет признаки, приписываемые мистике и мистикам, как, например, отречение от деятельной жизни, экстатические состояния, аскетизм, образный язык и любовь к аллегорическим толкованиям. Все это, конечно, встречается у мистиков, но может и отсутствовать (по-моему). От этих внешних проявлений мистики Гартман отделяет сущность ее, которая выражается в заполнении сознания содержанием, выплывающим из области бессознательного и потому кажущимся непосредственным воздействием какого-то начала, находящегося вне сознания, стоящего выше его. Ну и, конечно, существует учение Бергсона об интуиции, которое я сейчас изучаю. Что-нибудь сказать об этом, я думаю, мне еще рано. Кажется, она у Бергсона тоже не отличается ясностью, как учение Мальбранша о видении в Боге или Фихте об интеллектуальном созерцании. Видимо, некоторая туманность лежит в самом предмете, ибо нельзя требовать, чтобы в рациональных терминах была изложена теория, которая именно отрицает пригодность их. Но самое главное, как мне кажется, он (Бергсон) в разных сочинениях под интуицией разумеет не одно и то же. По этому поводу, думаю, нужно поговорить с В. Э., интересно, как он считает.

Что такое интуиция? Она не есть ни ум, ни инстинкт, но более родственна инстинкту, чем уму. Это родство настолько значительно, что Бергсон иногда употребляет выражение «интуиция, или инстинкт, который не имел бы практического интереса». Разницу между инстинктом и интуицией Бергсон видит только в том, что инстинкт уже заключает в себе знание, хотя и не опознанное, но направленное лишь на практическую жизнь. «Если бы, — говорит Бергсон, — в инстинкте пробудилось спящее в нем сознание, если бы он обратился внутрь и Познал себя, вместо того чтобы переходить во внешний мир и в действие, если бы мы умели спрашивать его, а он — отвечать, то он выдал бы нам самые глубокие тайны жизни».

Итак, интуиция есть осознанный инстинкт, т. е. луч света, мгновенно проникающий и озаряющий сокровища Алладина. Возможно ли такое проникновение в тьму глубины сознания? Бергсон видит эту возможность в нашей способности к эстетическому восприятию. Мы видим это в прозрениях йогов и архатов. Интуиция у отдельных индивидов часто достигает чрезвычайной живости и ясности, в ней непосредственно чувствуется живой центр бытия, и человек как бы сливается с ним. Если он довольствуется этим переживанием и образами, с ним связанными, и относится к ним, как к должным, не подлежащим сомнению, тогда он является участником религиозной жизни. Если же человек эти образы начинает переводить на язык понятий и старается их оправдать доводами логики, убедительными и для других, тогда он становится философом-мистиком. У такого философа мы обычно находим два утверждения: во-первых, утверждение о существовании особого органа познания — интуиции и, во-вторых, утверждение о средоточии, или центре бытия, в известной степени познаваемого и объясняющего все явления и весь мировой процесс.