Письма о буддийской этике - [11]

Слияние с Единым — акт мистический, не поддающийся никакому рациональному описанию, о котором можно говорить лишь намеками, образами, аналогиями. Это — состояние, выходящее за пределы созерцания, оно может быть лишь непосредственно испытано и изжито. Сознание здесь растворяется в том, что выше его самого. Подобные же мысли высказывают и христианские Отцы Церкви. Богопознание неразрывно связано с любовью к Богу, и только в силу этого познание Бога совпадает с обожением человека. В этом смысле богопознание как мудрость отличается от всякого другого познания. А средневековые богословы-платоники так же, как и главные представители христианской мистики, варьируют на разные лады основные мотивы учения Платона (Дионисий Ареопагит и др.)

Для средневековых мистиков (как, например, Экхарта, Фомы Кемпийского) особенно характерно заострение мысли о сверхрациональности богопознания и обожения путем выявления в совпадении противоположностей природы божественного канала. Это как бы особый метод мышления для подхода к богопознанию. Если искать его в окружающем нас мире, то Бог есть и Ничто, и вместе с тем — Все.

Ни одно явление, ни одна вещь окружающего мира сами по себе, вследствие своей конечности, кроме несовершенства и бренности, не содержат в себе ничего, что давало бы представление о Боге. Бог в мире вещей в этом отношении — ничто; с другой стороны, если вникнуть в те закономерные связи, которые охватывают не имеющие ни начала, ни конца цепи и ряды явлений, и углубиться в ту общую жизнь, которая пронизывает всю природу, то воочию убеждаешься, что Бог — во всем, и все — в Боге.

Средневековая мистика Экхарта и Франциска Ассизского тяготеет к платонизму (точнее, к пантеизму). Для Франциска Ассизского все животные и вообще живые существа — братья и сестры человека, как творения божьи и носители божественной жизни, и потому заслуживают такого же любовного отношения со стороны человека, как и люди. Но совпадение противоположностей характеризует, по Экхарту, и нравственное существо самого человека, не только в отношении конечности и бренности его природы, но и в отношении его несовершенства, которое вместе с тем заключает в себе возможность самосовершенствования. Всматриваясь в свою внутреннюю жизнь, человек сознает свое полное ничтожество: ничтожны руководящие им побуждения и помыслы, ничтожен его умственный кругозор; ограниченный мелкими интересами его маленькой индивидуальности, повсюду он наталкивается на свою зависимость от окружающей среды, на нравственную низость и греховность мотивов своего поведения.

Словом, непосредственное следствие нравственного самопознания — это самоуничижение, признание своей духовной нищеты. Но именно тогда, когда человек доходит до полного осознания и изживания своего ничтожества, своей духовной пустоты и бесконечной отдаленности от божественного совершенства, он внезапно чувствует, что Бог около него, что Он в нем самом и что в человеке заложены силы и способности уподобиться Богу, обожиться. И у Экхарта интуиция божественного начала связана с духовным (нравственным) преображением человека. По Фоме Аквинскому, этот процесс совершается путем подражания Христу. (Экскурсию в христианскую мистику продолжим в следующем письме.)

Наташа! Это письмо не нужно показывать никому, ибо я в свое время дал клятву не раскрывать тайну дандри (тантры). Хотя тут об этом и очень мало, но все равно не показывай никому. Ты очень жестоко судишь, пожалей меня как человека. Не пиши больше так. Мне показалось, что ты сердишься.

Насчет моего устройства: ничего нового пока нет. На днях решится, тогда напишу.

Пока. Целую и обнимаю тебя, мой ангел.

Желаю тебе всяких благ.

Твой Биди.

6. 20 ноября 1956 г. Москва

Наташа, милая моя!

С величайшей радостью я получил твое третье письмо. Спасибо, моя хорошая! Видишь ли, фильм, о котором я написал тебе во втором письме, показывает, что Мария предпочла любви Андрея врачебную практику. Ведь ей было ясно: или она становится только женою Андрея и матерью, или остается хорошим врачом, при этом теряя Андрея, а вместе с ним и свою любовь. Эти два мотива, быть может, обладали для нее равными силами. Ей необходимо было выбрать одно из двух. Или — или. Что же делать? Она выбрала. Как бы этот выбор ни потрясал ее чувства, как бы она ни мучилась, она все же отвернулась от Андрея. Мария нашла силы разрубить этот любовный узел в пользу медицины. Медицина, несомненно, великая вещь, но все же это не способ, благодаря которому человек может достигнуть своей конечной цели: стать божеством или достигнуть нирваны. В этом смысле всякий, кто серьезно задумал совершенствоваться, должен быть всегда готовым порвать и забыть земную любовь к тем, с которыми совершенство не ускоряется. Всецело он (или она) должен отдаться правильной подготовке на пути к совершенствованию. Я говорю в том смысле, что если люди отворачиваются от любви ради медицины, то, несомненно, мы ради нирваны можем отвернуться от любви, которая будет нам мешать совершенствоваться. Ты пишешь, что ничто не может тебе мешать совершенствоваться, если ты этого хочешь и ставишь своей целью в жизни. Не может тебе помешать даже брак: «Я считаю, что одно с другим можно совместить». На этот счет смотри мое письмо от 14 ноября. Еще раз говорю: для тех, кто вступает в хижину йога, брак, основанный только на плотской любви, будет связывать и мешать. Настоящий брак (необходимый для йога) основывается на любви к совершенствованию, к нирване, и этой любви подчиняется плотская любовь человека.